"Константин Симонов. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

табуретами возле нее и изгибавшейся, уходившей на хоры лестницей было тогда
в Москве новшеством. Мы пришли рано, в коктейль-холле было почти пусто. Мы
сидели с Берсеневым внизу, за столиком, пили кофе и разговаривали о пьесе.
Инициатива встречи именно здесь, в коктейль-холле, принадлежала самому
Берсеневу, и в том, что он выбрал для нашей встречи именно это место,
присутствовала известная доля яда.
Дело в том, что молодой автор избрал как раз этот злополучный
коктейль-холл местом действия одной из картин своей пьесы. Мало того, он
даже в подробных ремарках очень оригинально, как ему казалось, разработал
будущие мизансцены: кто сидит за столиком, кто стоит у стойки, кто взбегает
мимо них по лестнице, кто кого видит и кто кого не видит!
И как раз эту картину, место действия которой открывало, по мнению
молодого автора, столь богатые сценические возможности, Берсенев и предлагал
вычеркнуть из пьесы в первейшую очередь.
Сначала он объяснил мне причины этого по существу, не касаясь места
действия, но потом, лукаво прищурясь, добрался и до коктейль-холла.
- Итак, как сами видите, сцена вовсе не нужна, - сказал он, - а если
вам непременно хочется построить лестницу зигзагом, то отложите свою идею до
следующей пьесы. Пусть у вас там герой не только по лестницам бегает, пусть
хоть через окно прыгает, если на то окажется железная необходимость! Вам,
наверное, понравилось, - продолжал он, небрежно поведя сигарой, - что все
это кругом похоже на уже готовую декорацию, но эта декорация совершенно не
подходит ни к выведенным вами людям, ни к их разговору. А вы, мало вам
этого, еще заранее сами расписали на этой лестнице совершенно не идущие к
вашей пьесе мизансцены!
Если бы он в последнюю секунду не пожалел меня, оп, наверное, добавил
бы - пошлые!
Прищуренные глаза его в этот момент перестали быть доброжелательными.
Он не любил заранее запланированных поверхностно-броских мизансцен и
навязчивых авторских ремарок, так же как не любил слишком длинных
режиссерских экспликаций и вступительных разговоров о том, как режиссер
"видит" спектакль и как предполагает его ставить.
Он предпочитал говорить об этом по ходу работы и в каждом отдельном
случае кратко, точно и ясно. Во всем этом я убедился впоследствии, уже
работая с ним.
Разумеется, сколько крупных режиссеров, столько индивидуальных стилей в
режиссуре, и тут вовсе не обязательно соглашаться с Берсеневым, но в том,
что он непримиримо считал избыток режиссерских разговоров вокруг будущей
постановки лишним суесловием, была органическая черта и его собственного
режиссерского стиля и его человеческой натуры. Он всегда ясно знал, чего он
хотел, и актеры - на его репетициях в громадном большинстве случаев имели
дело не с ходом его мыслей, а с их результатом; он приходил на репетицию с
продуманными решениями. Возможно, с этим были связаны свои протори и убытки,
по с этим же были связаны и стройность, цельность, ясность поставленных им
спектаклей, и та, лишенная всего отвлекающего, великолепная дисциплина его
репетиций, которая была привлекательна своей цельностью даже для готового
спорить с ней человека.
Спектакль был готов к выпуску именно тогда, когда обещал Берсенев.
Ставил его (это была его первая постановка) актер Владимир Соловьев [18].
Берсенев, несмотря на то что он репетировал роль Сирано, наблюдал за