"Патриция Симпсон. В омуте блаженства [love]" - читать интересную книгу автора

Перри Комо пел по радио: "Нет лучшего места, чем дом..." Джессика
резко выключила его оритарное мурлыканье.
Дом. Грустная горькая улыбка появилась на губах Джессики. Она никогда
не стремилась домой на каникулы, никогда не связывала Рождественские
праздники с семейным кругом, собравшимся у пылающего камина и наряженной
елки. За исключением нескольких лет в раннем детстве, ее дом никогда не
был таким. А у кого был? Она не думала, что такое вообще возможно. Однако
в глубине души тосковала о чем-то подобном и лелеяла надежду, что
когда-нибудь семья соберется вместе, хотя бы раз в году.
Она не знала, где еще мог быть ее дом. Квартира Джессики в Стамфорде
определенно не была родным "домом". Она ела, спала в скудно обставленной
комнате, но большую часть времени проводила в университете, где была
ассистентом профессора на кафедре астрономии. Отец продал фамильный
особняк в Сиэтле пять лет тому назад, когда он больше не мог жить там.
Конечно, действительная причина продажи родового гнезда Вордов никогда не
станет известна широкой публике. Джессика не допустит этого. Она говорила
всем, что Роберт Ворд решил перебраться поближе к месту работы в
Нью-Йорке. Он планировал жить в Коннектикуте, в - роскошном фермерском
доме, как другие удачливые драматурги.
Фермерский дом был чистой выдумкой, хотя Коннектикут был вполне
правдоподобен. Джессика продержала отца в центре Нью-Хейвена несколько
месяцев, и он даже не пил. Но вскоре Ворд опять вернулся к старой
привычке, пьянствуя дни и ночи напролет, в то время, как его пишущая
машинка покрывалась толстым слоем пыли. Теперь он жил в старом летнем доме
в Мосс-Клиффе, единственной сохранившейся собственности семьи Вордов.
Меняются вещи, меняются люди. Джессика знала это слишком хорошо. Она
проехала мимо особняка и подкатила к бунгало. В доме было темно. Даже свет
на веранде не зажгли ради ее приезда. На минуту Джессика почувствовала
разочарование, но быстро справилась с обидой. Необходимо забыть все свои
детские мечты. Джессика затормозила более резко, чем это было необходимо.
Первое, что она почувствовала, открывая входную дверь, был запах
виски и сигаретного дыма. Она поморщилась и нащупала выключатель. Прихожая
была обставлена в стиле шестидесятых, когда жизнь Роберта Ворда еще шла на
подъем. Комната была опрятной и чистой, но выглядела нежилой. Странные
непрекращающиеся звуки доносились сверху. И Джессика поспешила туда.
В смутном свете она разглядела источник шума: объектив проектора был
включен и светился сквозь облака табачного дыма. Бобина с пленкой
крутилась и крутилась, стуча концом пленки по аппарату. Кто знает, как
долго это продолжалось? Отец лежал в кресле-качалке позади проектора и
спал, его не пробудило даже ее присутствие.
Джессика выключила проектор, сняла бобину и положила ее в
металлическую коробку, на которой было написано: "Будь проклята жизнь".
Так называлась лучшая пьеса отца. Он часто смотрел ее, пытаясь воскресить
давно покинувшее его вдохновение. Но оно давно уже утонуло в стакане виски.
Джессика присела на коробку с кинолентами и стала смотреть на отца. В
его откинутой руке был зажат пустой бокал. Джессика взяла его и продолжала
рассматривать отца. Он не брился уже несколько дней. Не менял одежду, на
нем была видавшая виды рубашка и мятые брюки. Его когда-то привлекательное
лицо было худым и морщинистым, поредевшие волосы были седыми и висели
космами. Из рваных носков высовывался большой палец, который как будто