"Лу Синь. Былое, Записки сумасшедшего (Повести и рассказы)" - читать интересную книгу автора

мясом.
Может быть, и я по неведению съел несколько кусочков мяса сестренки, а
теперь очередь дошла до меня самого...
Я, у которого за спиной четыре тысячи лет людоедства, только сейчас
понял, как трудно встретить настоящего человека.

XIII

Может, есть еще дети, не евшие людей?
Спасите детей!
Апрель 1918 г.

Кун И-цзи

Кабачки в местечке Лу особые, не такие как везде. Здесь прямо на улицу
выходит огромный, в форме наугольника прилавок, где обычно держат наготове
кипяток, чтобы подогревать желтое рисовое вино.[1] Около полудня, а то и к
вечеру, после трудового дня, рабочие заходят в кабачок выпить
чарочку-другую; лет двадцать назад она стоила всего четыре медяка, а
теперь - все десять. Опершись на прилавок, посетители отдыхают, попивая
теплое вино. Еще за один медяк можно взять па закуску блюдечко побегов
бамбука, сваренных в соленой воде, или бобов с укропом, а за десять
медяков - заказать что-нибудь мясное. Впрочем, у посетителей в простых
куртках таких денег не бывает. Ну а те, что в длинных халатах, проходят в
комнатку за перегородкой и, заказав там вино с закусками, выпивают сидя, не
спеша.
Двенадцати лет я поступил мальчиком в кабачок "Всеобщее благополучие",
стоявший при въезде в город. Помнится, как хозяин мне сказал:
- Какой-то ты придурковатый! Пожалуй, не сумеешь угодить посетителям в
халатах. Поработай-ка за прилавком.
С посетителями в куртках можно было не церемониться, только они много
болтали, шумели и надоедали своими придирками. Зачастую лезли смотреть, как
переливаешь вино из кувшина в чайник, не подливаешь ли заранее воды, в
успокаивались, лишь проследив за тем, как греется чайник, опущенный в
кипяток. Разбавлять вино при столь неотступном наблюдении было, разумеется,
невозможно, и спустя несколько дней хозяин решил, что я с этим делом не
справился. Не выгнали меня лишь благодаря моему поручителю, лицу весьма
влиятельному, но теперь я должен был выполнять скучнейшую обязанность -
подогревать вино.
С тех пор я только этим и занимался, целыми днями стоя за прилавком.
Промахов я больше не допускал, но меня мучили однообразие и скука. При виде
сурового лица хозяина и хмурых посетителей, редко бывавших в хорошем
настроении, пропадала всякая охота веселиться. Некоторое оживление вносил
лишь Кун, изредка заходивший в кабачок. Вот почему он мне и запомнился.
Единственный из всех посетителей в халатах, Кун И-цзи пил вино, стоя у
прилавка. Это был человек высокого роста, с всклокоченной седоватой бородой
и иссиня-белым морщинистым лицом, покрытым рубцами. Халат он носил такой
грязный и рваный, будто его не стирали и не чинили лет десять. Он так
обильно уснащал свою речь архаизмами, вроде дабы и паки, что его почти никто
не понимал. Фамилия его была Кун, и прозвали его Кун И-цзи, по трем лишенным