"Константин Ситников. Банник." - читать интересную книгу автора

успеет сполоснуться до их прихода - нет-нет, не попариться и даже не
вымыться как следует, а просто сполоснуться, разбавить разъедающий кожу
пот теплой водичкой, в ожидании своей законной очереди после женщин.
Замешкаться ему не хотелось. Лариса опять запоет, что не понимает, как
можно возиться так долго и быть таким неповоротливым, а теща, поджавши
губы, ледяным голосом скажет, что ничего другого она от него просто не
ожидала. Он жил с Ларисой всего два года, а ощущение у него было такое,
что прошло уже лет двадцать. Они поженились сразу после выпускных
экзаменов, и их отношения до и после этого поворотного в его жизни события
разнились так же сильно, как беззаботная студенческая вольница и
выматывающая, отупляющая работа в школе.
Все еще морщась от боли в мошонке, Вадим прошел по узкой меже,
разделяющей два участка, с отвращением поглядывая на чахлые, пожелтелые,
со скрученными листиками, кусты картофеля. Подойдя к бане, он нашарил под
рассохшимся порогом ключ, отпер дверь и повесил ключ на гвоздик в дощатом
предбаннике. Сруб был сложен из еловых бревен, щелястых, пересохших, серых
снаружи, а внутри темно-желтых, даже оранжевых. Крошечное, низкое
запыленное окошечко предбанника пропускало мало света и совсем не
пропускало прямых солнечных лучей. Для начала, чтобы прочистить дымоход,
Вадим подпалил в калильной печи пару осиновых полешек, выдернутых из-под
дощатого навеса. Затем, когда они прогорели, набил печь березовыми
чурками, а сам принялся накачивать ручным насосом в трехведерный чугунный
котел (колоду, по Далю) холодную воду. Когда все было готово, слезясь и
кашляя от дыма, Вадим вывалился наружу и поспешил к сараю, где сразу добыл
из сумки пластиковую бутылку и с жадностью осушил ее до самого дна,
заработав мучительную икоту... За полтора часа он еще несколько раз
подбрасывал дрова, поменял воду в котле и, наконец, окончательно
умучившись, отправился в комнаты поваляться на диване...
К половине шестого баня была протоплена и хорошенько прогрелась.
Вдоль стен стояло несколько лоханей с кипятком, в одной из них, под
круглой крышкой, запаривались припасенные загодя веники: пахучий
березовый, мягкий липовый, тяжелый пихтовый. В большой бадье с водой для
споласкивания головы млели крапивные кусты. До приезда Ларисы с тещей
оставалось не меньше сорока минут, хватит не только, чтобы сполоснуться,
но и помыться. Стоя в предбаннике, Вадим снял с запястья механические часы
и положил их на полочку, затем содрал с тела рубаху, стащил джинсы,
обширные трусы, бросил все это на лавку и в ярком свете, падавшем через
открытую дверь, критически оглядел себя сверху донизу. Кожа на груди и
животе была белая и совершенно гладкая, без единого волоска, только от
пупка до лобка чернела полоска жидковатых волос. На лобке волосы были гуще
и жестче, пенис уныло свисал из них, как нос еврея. Вадим запустил пальцы
в волосы и принялся с остервенением раздирать сопревшую кожу. Это было не
просто остервенение, но остервенелое блаженство. Он не сразу заметил, что
пенис его стал подозрительно подергиваться, а когда заметил, было поздно:
он уже не мог остановиться и принялся действовать с еще большим
ожесточением. Теперь он не просто расчесывал кожу на лобке и под мошонкой,
но безжалостно, не щадя уздечки, щипал и крутил крайнюю плоть, пока боль и
блаженство не слились в одно неразделимое целое; и тогда он извергнул из
себя одну за другой три мутновато-белых, похожих на сопли струи, которые
тяжелыми каплями упали на дощатый пол. Он мастурбировал впервые после