"Александр Сивинских. Коренное отличие" - читать интересную книгу автора

мигнуть, и меня доставили бы к самому трапу челнока на роскошном служебном
"Тоболе". Вместо этого я сначала дурак дураком полчаса парился в душном
такси, потом чертову прорву времени торчал на самом солнцепеке, исповедуясь
перед тупым пограничником в своей религиозной и половой принадлежности. А на
десерт должен выслушивать его задолбав-шее дома бормотание. Троглодит
хренов! Ну что стоило бабушке с дедушкой двести пятьдесят лет назад
заморозить не всего сыночка, а только его семенники?
- Мэт, ты, кажется, все еще сердишься на меня?
- Папа, я же просил называть меня Матвеем.
- Ах да, прости. Виноват, исправлюсь...
Ой, что это? Папец изволил пошутить? Корявенько, корявенько.
Правдой слова его быть не могли. Виноватым себя он не чувствовал. Ни в
коей мере. Как же, он ведь благодетель (про благо вспомнит обязательно,
спорю на что угодно), которому я должен быть благодарен по гроб жизни!
- Так ты не сердишься? Пойми, это делается во имя твоего блага. - (Вот,
я же говорил!) - Я рассчитываю сохранить твою само...
Я надул пакет из-под вафельных трубочек, купленных в лавочке дьюти-фри,
и с маху опустил на ладонь.
Хлопнуло здорово - раньше у меня так никогда не получалось. Отец
осекся, нахмурился.
- Да ладно, папа, - сказал я громко (на нас обернулись две сухощавые
тетки с перестроенными под "ягодка опять" лицами и шевелюрами; увы, на
омоложение шей денежек им не хватило), - я все это слышал не раз. Теперь
послушай меня ты. Сколько себя помню, ты день за днем стонал: ох, два с
половиной столетия криогенного кошмара, выпавшие на мою долю, - не пожелаешь
и врагу! Ах, бессердечные родители, ввергнувшие меня в этот жуткий мир, где
люди - не люди, а всего лишь емкости для разведения механических амеб! О,
пусть бы лучше я умер младенцем, но в свое время! А что сейчас?
Я яростно смял обрывки пакетика и бросил комок все той же полосатой
желто-черной крысе, выскочившей на шум и маявшейся, требовательно
попискивая, поодаль. Она срубала их с поразительной жадностью, словно
голодала по меньшей мере неделю.
- Что - сейчас?
- А то! Ты с муравьиным упорством торопишься повторить их ошибку.
Вышвыриваешь меня из моей жизни в какую-то мерзкую дыру, где даже зубы лечат
при помощи дрели и цемента!
- Ага, слышу мамины слова. - Он с осуждением покачал головой. - А что
зубы? Ну подумаешь, зубы...
Подумаешь? У самого бы так хоть раз в жизни ныл коренной, как у меня
сейчас.
- Зато, Мэт, - поднял он палец, - в твоих сосудах никогда не станут
ползать...
- ... "Эти отвратительные нанопаразиты". Громадное спасибо, милый
папочка! Особенно за то, что без нанопаразитов проживу как раз вдвое меньше
сверстников. Впрочем, думаю, на твоей разлюбезной Пажити мне и шестьдесят
лет покажутся бесконечными. И прекрати наконец называть меня Мэтом! Я
русский, русский, ясно?! Да, и... не ходи за мной, ладно?
- Не пойду, - сказал он тихо. - Прощай, сынок. Я буду...
Последние его слова отсекли сомкнувшиеся створки двери мобиля. Я
закусил губу, сдерживая слезы. Аппарат приподнялся и, держась над пунктиром