"Гибель Марса" - читать интересную книгу автора (Белозеров Михаил)

  Глава 6.   Жора Мамырин

  На кольцевой стоял самодельный КПП -- из березовых ежей и корявой оглобли, выполняющей роль шлагбаума.

  -- Леха, осторожней, -- предупредил я. -- Сбавь скорость. Прикажут остановиться - остановись, но не выключай двигатель. И улыбайся, улыбайся...

  Это была дорожная полиция в соответствующей форме -- краги и белая портупея. Впрочем, мне сразу что-то не понравилось, но что именно, я не понял. Только подумал: одно из двух: или наши разбили черных ангелов, или это не наши, а камены. Хрен редьки не слаще.

  Патрульный поднял руку. Он был в темных солнцезащитных очках, хотя было пасмурно. Белая кобура оттягивала ремень. А каска надвинута на глаза.

  Леха сбавил скорость и подкатил на одной инерции.

  -- Кто вы?

  -- Офицер, мы из "Петербургских ведомостей", -- я достал служебное удостоверение, на котором большими золотыми буквами было вытеснено "Пресса".

  Он приблизился, держа правую руку на расстегнутой кобуре. Пока он вытащит свой табельный, пока передернет затвор, пока снимет с предохранителя -- я мог убить его одним выстрелом из своего большого черного пистолета, который притаился у меня под мышкой, но не хотел этого делать.

  -- Въезд в город закрыт, -- сказал полицейский.

  Несомненно, ему не понравилось, что двигатель не выключен.

  -- У нас редакционное задание, -- возразил я.

  -- Задание? - удивился он. - На такой машине?

  -- Другой не было, -- улыбаясь слащаво, как гей, сказал Леха.

  -- Не похожи вы на журналистов! - хмыкнул патрульный, изучая его лицо и салон.

  Я развел руками, показывая, что ничего запретного в мире нет.

  -- Как это так? - удивился Леха.

  -- На педиков похожи, -- высказал свое мнение патрульный. - А на журналистов - нет.

  -- Это машина моей жены, -- обиделся Леха.

  -- А мне все равно, -- плюнул на асфальт патрульный. -- Куда вы направляетесь точнее?

  Пришлось назвать адрес редакции.

  -- На собственное усмотрение... Ответственности мы не несем... -- патрульный медленно кивнул - раз, другой.

  Я понял, что он чего-то выжидает, и вдруг заметил черный след шин и скособоченные очертания "токсуя" на обочине в кустах, а затем бросил взгляд на зеркало заднего обзора: слева, пригнувшись так, чтобы мы не видели, крался второй полицейский с автоматом в руках. Хотел ли он напасть внезапно или у них был иной план - может, он хотел поздороваться, не знаю, но только я крикнул:

  -- Леха, гони!!!

  Он вдавил в пол педаль газа. Колеса издали душераздирающий визг. "Тигвера" пошла юзом. Полицейский упал.

  -- Стой! Стой! - кричал он, целясь в нас из своего пистолета.

  Я инстинктивно пригнулся. Он выпустил всю обойму. Габаритные огни разлетелись вдребезги. И мы, сбив импровизированный шлагбаум из трухлявой марсианской березы, понеслись, как зайцы на ипподроме. В следующее мгновение над машиной, жутко шурша: "Ш-ш-ш!!!", пронесся огненный шар нибелунши. Соотношение скоростей было примерно такое, как если бы мы ехали на велосипеде, а нас обогнала ракета. Шар, срезая верхушки деревьев, ушел в лес.

  Леха, выпучив глаза, вцепился в руль с такой силой, что готов был сломать его. Второй шар пронесся еще ближе - нас обдало жаром, а обшивка салона задымилась. Я посмотрел назад: со стороны КПП тянулась цепочка шаров. По мере приближения они увеличивались в размерах, но в последний момент почему-то изменяли траекторию и по гиперболической траектории отклонялись вбок или вверх. Те из них, что касались дорожного покрытия, прыгая, как мячики, взрывались с сухим электрическим треском. Трасса ушла вправо. Из КПП стали стрелять на упреждение: то дырявя отбойники по обе стороны дороги, то "зарываясь" в откос, и тогда мы проносились мимо столба земли и пыли. Лесочек перед Хорошевской развязкой вспыхнул синем пламенем, потом взорвалась машина, брошенная на обочине. Наконец, когда мы почти выскочили на МКД, слева на эстакаде появился легкий танк с тонкой, как иголка, пушкой. И эта пушка была нацелена на нас. На расстоянии ста метров у нас не было никаких шансов не то чтобы уцелеть, а вообще существовать в качестве целостных физических тел. Танк стал стрелять в тот момент, когда мы оказались в зоне его поражения: "Та-та-та!!! Та-та-та-та!!!" Я даже разглядел дымок, который возникал на кончике пушки, и снова зачем-то приседал, словно таким образом мог спастись. Снаряды издавали характерный звук: "Жих-х-х... жих-х-х..."

  Леха бросил руль. Мы летели, как стрела - куда - неизвестно, зачем -- тоже. Любая кочка могла стать последней в нашей жизни.

  -- Леха! - кричал я. - Леха! Руль!!!

  Леха уткнулся в сидение, обхватив голову руками. Торчала одна задница, и та тряслась от страха и вибраций.

  "Та-та-та!!! Та-та-та-та!!!" -- стрелял танк. Снаряды пели на излете: "Жи-х-х... жих-х-х..." Ни один из них не то чтобы не задел, даже не взорвался рядом. Странно, что мы все еще были целы. Танк надрывался: "Та-та-та!!! Та-та-та-та!!!" Он исходил огнем и металлом: "Та-та-та!!! Та-та-та-та!!!" В равномерности работы пушки появилась какая-то нервозность. Должно быть, наводчик глазам своим не верил: он не мог попасть в эту необычно вертлявую, розовую, легкомысленную, как школьница, машину.

  Леха вовремя схватился за руль. В этому моменту мы уже находились на трассе и снаряды, пролетая сверху, вспарывали асфальтовое покрытие МКД и рикошетили подобно шарам нибелунши в сторону Ваганьковского кладбища.

  Несомненно, это было следствием действия альдабе. Я даже проникся уважением к собственной персоне. Осмелел и Леха. Он уже не втягивал голову в плечи при каждом залпе и даже немного сбросил скорость, чтобы нас не так бросало на разбитом асфальте.

  Наконец мы скрылись за жиденьким лесочком. Танк продолжал стрелять: "Та-та-та!!! Та-та-та-та!!!" Но как-то безнадежно, потому что очереди ставились все короче и короче. Он нащупывал нас, словно слепой. Леха настолько обнаглел, что лихо затормозил, привстал и сделал в сторону танка непристойный жест.

  -- Козел! - петухом крикнул Леха. - Нас просто так не возьмешь!

  Однако, когда в десятке метрах снаряд срубил марсианскую корявую сосну, а другой, черканув о поверхность дороги, ушел за молоком, да и бог весть каким образом залетевший огненный шар нибелунши выжег просеку в редколесье, подняв в воздух столб огня и дыма, Леха счел за благо не искушать судьбу и убраться подальше.

  Танк еще долго стрелял наугад, пока у него не кончился боезапас. Если бы он надумал нас преследовать, то наши дела вообще были бы дрянь, потому что когда мы свернули на Звенигородское шоссе, Леха объявил, что надо срочно заправиться.

  Автоматическая бензозаправка оказалась обесточенной. Топливо пришлось качать ручным насосом. Пока Леха возился, я решил размять ноги и посетить местный туалет. Меня удивило, что наряду с обыкновенной туалетной бумагой для подтирки предлагались странные купюры, на которых было написано: "гривня". Откуда на Марсе взялась гривна, я не имел ни малейшего понятия. Страны, которая использовала эту валюту, не существовало, тем более на Марсе. Похоже, это была чья-то злая шутка в целях сэкономить. Честно говоря, я не решился поганить задницу пожелтевшей заграничной валютой, а воспользовался обыкновенной бумагой. Оно и к лучшему, потому что посетитель этого богоугодного заведения сильно рисковал подцепить какую-нибудь из националистических инфекций. На Марсе и так хватало каменов.

  На этом наши приключения не кончились. Хорошо, что выход из туалета был на заднем дворе бензозаправки. Не успел я завернуть за угол, как услышал низкий, свистящий звук, а затем увидел следующую картину: по другую сторону дороги, над деревьями, яркий, как новогодняя игрушка, висел "джива" -- боевой аэромобиль - в данном случае каменов. Он принадлежал к легкому классу и был рассчитан на одного человека. Из-за острого скошенного носа его прозвали аистом. К тому же "джива" был соответствующим образом выкрашен: корпус белый, а нос - красный, с хищными, словно зубы, зигзагами.

  Леха стоял подле своего розового, пидарастического чуда -- "тигверы", задрав руки, а вокруг него растекалась лужа... бензина. Похоже, летчик втолковывал, чтобы Леха убрался подальше от бензозаправки. Летчик хищно вращал бластерной пушкой, которая висела под фюзеляжем, даже открывал и закрывал контейнеры с ракетами на подвесках. Дудки! Леха не реагировал. Должно быть, он впал в ступор, застыв, как изваяние. А может быть, он понимал, что стоит отойти от заправки, как "джива" тут же изрубит его в капусту. Летчик даже высунулся из кабины и что-то кричал, возмущенно жестикулируя. Он не имел права уничтожать бензозаправку из-за какого-то психа, который ездил на машине цвета детской неожиданности.

  Как бы так ни было, я не стал разбираться, что он именно хотел сообщить Лехе (может быть, он хотел поздравить его с днем рождения?), а выхватил свой огромный черный пистолет с вычурной скобой и встал так, как меня учили, то есть: держал пистолет двумя руками, чтобы получился треугольник, расставил ноги для устойчивости, поднял ствол немного повыше кабины "дживы" и когда голова летчика появилась в срезе мушки, выдохнув, нажал на спусковой крючок.

  Шансов, что я попаду с такого расстояния, был один из ста. Но я попал! Попал с первого выстрела! Летчика отбросило на колпак. Несколько секунд он пытался сделать что-то осмысленное, а потом свесился из окна. "Джива" продолжал жужжать над деревьями, закручивая и разбрасывая по округе листву. Его автоматика работала в режиме зависания.

  Выглянуло солнце. Я заметил, что ландшафт города был похож на аранжировку различных изображений: вместо рубиновой иглы Сити-центра торчал сюрреалистический обломок, не было видно обычно блестящих куполов Кремля и его шпилей, не говоря уже о том, что привычный рисунок крыш стал другим: на нем появились черные проплешины и дымящиеся горы. Одни петли Невы-Москвы-реки как всегда блестели на солнце. Нам предстояло увидеть все это поближе.

  -- Едем! - сказал я, подбегая к Лехе.

  Он не шевельнулся. Я помахал рукой у него перед глазами. Он даже не моргнул, словно был мертв.

  -- Леха! - я испуганно встряхнул его за плечо. - Едем!

  Он очнулся и как ни в чем ни бывало полез в свою опаленную нибелунши "тигверу", которая после всех злоключений из легкомысленно розовой стала какой-то серо-буро-малиновой, грудастые и брудастые девицы на капоте исчезли, а багажнике зияли дырках от пистолетных пуль. Красные колеса стерлись до черноты, колпаки же напрочь отсутствовали. Леху трясло, хотя мне показалось, что он еще не совсем пришел в себя и не понимал, что произошло на бензозаправке.

  Минут пять мы ползли, как черепаха, и то умудрились сбить пару мусорных бачков и погнуть указатель перехода. Сзади раздался взрыв. У "дживы" кончилось горючее, и он упал, уничтожив за одно и бензозаправку, и туалет с пожелтевшими гривнами. После этого Леха остановился и спросил:

  -- Что это было?

  -- "Джива", -- объяснил я.

  Леха заплакал. Он рыдал в два ручья. Слезы текли по его шарообразному лицу и с подбородка капали прямо приборную доску.

  -- На, выпей... -- я протянул ему бутылку водки, которую предусмотрительно прихватил у Катажины из холодильника.

  Он приложился так, словно это была обычная вода. Когда в бутылке осталась одна треть, я сказал назидательно:

  -- Не вылакай все...

  Только тогда Леха перевел дыхание и со словами:

  -- Это последняя моя авантюра! -- вернул божественный нектар мне.

  -- Свежо предание, -- сказал я, -- но верится с трудом...

  Леха нервно засмеялся.

  -- Я больше не участвую в заварушках! Женюсь! Даже Иисус был женат! Наделаю детей и буду сидеть на лужайке!

  Однажды на Земле Леха решил, что ему вредно смотреть телевизор - целый год он его только слушал, но и все равно не набрался ума.

  -- Ты уже один раз пробовал, -- напомнил я, оглядываясь с тревогой.

  Остовы зданий прямо перед нами напоминали брошенные города древности. Если бы только не гарь, не пепел и не тонкий, сладковатый запах тлена. Преобладали черно-серые тона. Солнце едва пробивалось сквозь дымы, а небо, как и в доисторические времена, стало розовым.

  -- Что ж делать! - горячо и так искренне, что я поверил, воскликнул он. - Буду терпеть любую жену!

  Слева приятным зеленым пятном тянулось Ваганьковское кладбище. Справа - район Трехгорного вала, разрушенные каким-то странным квадратно-гнездовым способом: уцелевшие кварталы чередовались со сплошными руинами, над которыми поднимались удушливый дым и копоть.

   Население отсутствовали. Иногда мелькали какие-то подозрительные тени. Трудно было понять, кто это: то ли люди, то ли звери, шныряющие на пепелищах. Пропали даже вездесущие шитики.

  Дома вокруг Баррикадной были целыми, зато перекресток перед мостом оказался забитым сгоревшими машинами. Насторожило то, что по краям чадили две "бешки", а на противоположных крышах домов торчало оперение сбитого "титана".

  -- Засада! -- Леха выругался, сдал назад и, энергично вращая руль, вывернул на Грузинскую. -- Я слышал о таких ловушках: пара-тройка снайперов и гранатометчики напрочь запечатывали перекресток, уничтожая все живое окрест.

  -- Думаешь, камены?

  -- А ты сам посмотри! -- он притормозил.

  Я заглянул в ближайшую машину. Кто еще, как ни камены, способны были убивать рядовых граждан Марса. Человек сидел, откинувшись на спинку. Вместо левого глаза у него была черная дыра. На кончике носа висела здоровенная капля запекшийся крови. Лицо человека было таким белым, словно его намазали краской.

  Площадь и мост прекрасно просматривались с высоток, стоящие в глубине за мостом.

  -- Оттуда и лупили, -- сказал Леха. - Поехали, а неровен час и нас подстрелят.

  По Грузинской мы сумели проехать не больше квартала. Вдруг из Кривоколенного переулка высунулся тупорылый "гирвас". Хорошо, Леха, объезжая брошенные машины и преодолевая ухабы, двигался очень медленно. Он ударил по тормозам, и мы упали на сидения, притворившись мертвыми. На фоне всеобщего раздрая и десятка застывших на тротуарах и обочинах машин различных марок наша обожженная, помятая и грязная "тигвера" не выделялась ничем. Однако это не спасло. Все дальнейшее произошло, как в дурном сне.

  "Гирвас" вплыл на Грузинскую и направился в нашу сторону. Это была не полицейская машина, то есть не привычно желтого цвета, а маскировочного - серого, в голубоватых разводах. Я уже решил было, что нахальный комиссар Ё-моё явился по мою бессмертную душу, чтобы сделать укол и утащить на очередной грабеж, как в "гирвасе" откинулся колпак, камен-стрелок в шлеме высунулся и стал внимательно разглядывать нашу "тигверу".

  Я слышал, как у Лехи лязгают зубы. Да и сам чувствовал себя по уши в дерьме.

  "Гирвас", тихо жужжа, приближался все ближе и ближе. Притворяться мертвыми было бессмысленно - все машины, которые мы до этого видели, были без водителей и пассажиров, или от них остались одни головешки. Мы же с Лехой по сравнению с ними - были чистенькими и свежими, как огурчики. Ясно было, что камен-стрелок "гирваса" нас вычислил. Вопрос заключался в том, будет ли он разбираться, кто мы такие, или ударит сразу. Хотя обычно "гирвас" не имел подвесок и стало быть оружия, но у этого под брюхом торчал обыкновенный пехотный пулемет - тоненький и безобидный на вид. Для нас с Лехой и этого было вполне достаточно. К тому же от волнения я совершенно забыл об альдабе, а даже если бы и помнил, то рисковать бы не стал, кто знает - сработает он на этот раз или нет. Поэтому нам осталось одно - действовать чисто интуитивно: когда "гирвас" приблизился настолько, что стало ощутимо, как работают его двигатели, мы, не сговариваясь, как зайцы, прыснули в разные стороны. Леха -- в Конюшенный переулок, а я - через дорогу в сторону киноцентра "Третья планета". Пулемет застрочил на секунду позже. По сравнению с танком его звук показался мне игрушечным и несерьезным. Я даже замедлил бег и преспокойно успел завернуть за угол дом, прежде чем пули ударили вслед: "Ту-ту-ту-ту..." Похоже было, что в первый момент камен-стрелок растерялся. Стена напротив украсилась фонтанчиками пыли. Я хорошо знал этот район, потому что у нас здесь был рабочий офис, где находились технические службы. Мне надо было добежать до металлической калитки. Там сидел дядя Вася Садовничий, который открыл бы ее. Я бы махнул в прохладные подвалы, где стояли печатные машины, а там мне сам черт не брат.

  Однако до калитки добежать я так и не успел. Конечно, "гирвас" и во второй раз промахнулся, потому что проскочил переулок, но быстро съел всю фору, которую дал мне, и третья очереди была прицельной. Окажись она на уровне моей головы, дело было бы сделано. Но даже той очереди, которую дал "гирвас", оказалось достаточно - я словно споткнулся и решил, что убит, потому что полетел через плечо и растянулся на асфальте. Секунды казались вечностью. Единственная мысль: "Если даже ранен, все равно убегу" крутилась у меня в голове.

  Но убежать я не успел. "Гирвас" был тут как тут: он застыл на уровне третьего этажа, и камен-стрелок, торжествуя, выбирал, куда ударить - ствол пулеметика завораживающе качался из стороны в строну.

  Тогда я, защищаясь, поднял руку. Ей богу, я даже ни о чем не подумал: в том месте, где до этого находился "гирвас", его уже не было. То есть с того момента, когда я поднял руку, до того момента, когда "гирвас" испарился, не существовало никакого промежутка времени. Не было даже калачарки - бурлящего кома энергии. Альдабе сработал не так, как у цекулов на болоте. "Гирвас" просто исчез, растаял в голубовато-розовом марсианском небе. Впрочем, если даже это было действие альдабе, точнее, чоппера, то я не имел ни малейшего понятия, как он - альдабе или чоппер -- действует.

  Я сел и тупо посмотрел на свои ладони - чертова жизнь! я устал удивляться -- ладони как ладони: может быть, только правая краснее и горячее левой, и больше ничего, а потом уставился в переулок, в конце которого мыкался перепуганный Леха. Сильная усталость овладела мной. Хотелось к чему-нибудь привалиться и поспать. Мои колени и руки были в мелких порезах, но я не чувствовал боли. Честно говоря, мне было на все наплевать. Все эти войны, политика, даже моя работа - не имели ко мне никакого отношения. Я был песчинкой, молекулой, затерянной в просторах вселенной, меня хотели убить. Мне это совершенно не нравилось.

  -- Здорово ты его! -- услышал я восхищенный голос Лехи, который, прихрамывая, пересек улицу и осторожно присел рядом.

  -- А... -- протянул я, - конечно, здорово...

  Мне ничего не хотелось обсуждать. Только что я убил человека или даже двух, и на душе было противно. Леха все понял.

  -- Пошли, -- сказал он, грустно хлюпая носом, -- надо сваливать отсюда, пока еще кто-нибудь не появился.

  Мы поплелись на Грузинскую, сели в нашу "тигверу", которая показалась нам самой милой, родной и безобидной машиной в мире, и покатили дальше.

  По дороге мы молча причащались водкой. Странно все получалось, выходило, что камены никуда не делись, что они здесь в городе выставляют посты и устраивают засады.

  -- Расскажи, как это ты сделал? - попросил Леха.

  -- Не знаю... -- признался я, тупо глядя на разрушенные высотки.

  Откуда-то сверху лилась, блестя на солнце, вода. В другом месте в небо била струя огня. За квартал до нас рухнуло здание, затянув окрестности клубами пыли.

  -- Ну да... -- не поверил он. - Козлик вознесся, а ты ни сном, ни духом! Так не бывает! И эти твои раны... -- Леха с усмешкой кивнул на мое левое плечо.

  Только тогда я обнаружил, что в действительности ранен. Но рана уже затягивалась, а кровь, которой был залит бок, исчезала на глаза. Даже дырка в ткани куртки чудесным образом пропала. Самое интересное заключалось в том, что я не чувствовал себя раненым. Ощущения были примерно такими же, как после визита Виктора Ханыкова, когда но пытался меня убить.

  Я осторожно поднял руку и пошевелил -- ничего не болело и не скрипело, а главное функционировало, как и прежде, даже лучше.

  -- Наверное, это бабон... -- предположил я грустно.

  -- Сегодня среда, -- усмехнувшись, напомнил Леха, ловко объезжая очередной подбиты БМД.

  Ее пушечка безвольно смотрела в небо, а башенка была вздыблена по краям. Похоже было, что удар нанесли с воздуха.

  -- Ну и что, получается, что бабон теперь действует круглосуточный.

  -- Хочешь сказать, что мы в бабоне? Все может быть, все может быть, -- с подозрением в голосе согласился Леха. - А это что по-твоему? - он ткнул мне в лица располосованной от локтя до плеча правой рукой.

  -- Надо перевязать, -- забеспокоился я.

  -- Никакой это не бабон, -- веско пояснил Леха. - Откуда?! От верблюда?! Не реальность, а какой-то кавардак!

  После своего ранения в Средней Азии, когда его приняли за убитого и едва не зарезали на операционном столе, Леха абсолютно наплевательски относился к своему здоровью.

  -- А что тогда? - удивился я.

  -- Черт его знает... Но не бабон точно! Меня ранило, когда я выпрыгнул из машины... А до этого ничего не происходило... -- он замолчал, с подозрением уставившись на меня. - Признавайся, где был и что делал!

  -- Ты хочешь сказать, что я защитил тебя каким-то чудесным образом?

  -- И не только меня, -- уточнил Леха, - машину тоже. -- После сегодняшней переделки она цела целехонька. - Он любовно потрогал руль. -- Ну почти цела, -- поправился он после моего скептического взгляда.

  -- Нет. Не может быть... -- сказал я, вспоминая приключение на звездолете "Аббел-085".

  После таких встрясок понимаешь, что в жизни от тебя самого мало что зависит, что жизнь - это закономерная случайность, вечный парадокс в квадрате.

  -- Рассказывай! -- потребовал Леха, останавливая "тигверу".

  -- Ладно, -- сказал я, опасаясь, что мы застрянем здесь до второго пришествия. - У меня дар...

  -- Какой дар?! - возмутился Леха, резко поворачиваясь ко мне. - Какой, к черту, дар!!!

  -- ...Помнишь комиссара Ё-моё?..

  -- Еще бы! -- Леха выказывал полное пренебрежение к моим словам - мол, что еще я могу сообщить об этом типе?!

  -- Он еще таскал меня в этих бабонах...

  -- Ладно тебе... -- смутился Леха, решив, что я вернулся в старому разговору, - ну таскал, так таскал.

  Я бы мог рассказать ему в качестве примера о звездолете "Абелл-85" или о Викторе Ханыкове, который приходил меня убивать, но не стал - слишком длинно и неинтересно, и главное - никто не поверит, потому что мы привыкли, что чудеса - это сказки для детишек, а во взрослой жизни ничего подобного не происходит.

  -- На Земле мы нарвались на цекулов...

  -- Не может быть! - оживился он из чисто спортивного интереса, ведь живых цекулов никто не видел, мертвых - тоже .

  -- Может, -- вздохнул я. - Может!..

  -- А дальше?! -- потребовал он.

  -- ...Оказалось, что я тоже цекул...

  -- Врешь!!! - подпрыгнул Леха, забыв о своем ранении.

  -- В общем... -- для эффекта я помолчал секунду, -- они наградили меня кое-чем.

  -- Награждают только триппером, -- со знанием дела напомнил Леха.

  -- Ну да... -- согласился я. - Но в данном случае - альдабе...

  -- Здорово!!! - опешил Леха. В его голосе прозвучала зависть. - Альдабе!.. А-а-а... -- углы его рта опустились. -- Мечта всей моей жизни! Жаль, что меня с вами не было - вдруг я тоже цекул?! Скажи, я цекул? Это можно определить?! А?

  -- Ладно тебе, -- сказал я, -- нечему гордиться.

  В принципе, я мог попросить его снять штаны - вдруг у Лехи на самом интересном месте карта звездного неба, но, разумеется, не стал этого делать. Бессмысленно - цекулы не бывают такими легкомысленными и любвеобильными. Они люди серьезные, даже деньги у нас с Ё-моё не постеснялись стырить.

  -- Нет... -- с тоской произнес Леха. - Ты не понимаешь, что цекулы, это... это... Даже жениться не надо!

  -- Дурак, -- сказал я. -- Такие же люди, как и мы.

  Я хотел добавить, что им не чужды любые человеческие пороки, но промолчал.

  -- Такие же, -- согласился он, морщась, потому что задел рукой за сидение, -- только очень и очень продвинутые.

  -- Это точно, -- согласился я. - Давай сюда руку.

  -- В смысле технологий, биологии и энергетики! - распалялся Леха. - А так ты сам ничего не знаешь?!

  -- А ты знаешь?! - парировал я, возясь с его раной.

  -- Я? - удивился он. -- Я все знаю! Вечно мне не везет!

  -- Трепло! - сказал я.

  -- Это не диагноз! - радостно завопил он.

  -- Тихо!

  Мы огляделись: Грузинская была пуста, словно здесь никто и не жил. Только где-то на параллельной улице довольно урчала машина, да еще дальше прозвучали два одиночных выстрела. Надо было убираться подальше - неровен час снова выплывет очередной "гирвас" или что-нибудь похуже.

  Стоило мне наложить ладонь на Лехину руку, как рана стала затягиваться, а ткань свитера, в котором был Леха, сама собой восстановилась. Я снова не поверил своим глазам. Все это попахивало мистикой, которую я не то чтобы не уважал, а в которой просто не разбирался.

  -- Тебе больно? -- подергал я его за руку.

  -- Верую, -- дурашливо воскликнул Леха, рассматривая свою руку. Он, как и я, покрутил ею в воздухе. - Верую! Будешь моим личным врачом! Нет, лучше попом! Альдабе! Альдабе!!! Как я тебе завидую!!!

  -- Поехали! - ткнул я его в плечо. - Поехали... Трепло!

  Только тогда я действительно поверил, что меня наградили альдабе и в качестве приложения к нему - чоппером. Но Лехе нельзя было всего рассказывать. Впрочем, он был далеко не дураком и в общих чертах все сообразил сам: что друг его чем-то таким награжден, что делало наше путешествие вполне безопасным и даже комфортным.

  Дом мирового правительства на набережной Невы-Москвы-реки сгорел - осталась одна коробка с закопченными окнами. Зато здание Мэрии, напротив, уцелело. Над ним развивался огромный бело-лазарево-алый флаг. Территория вокруг была заплетена колючей проволокой, а огневые точки были обложены мешками с землей. Две врытые в землю БМД нацелили свои пушки в сторону Грузинской и еще две в сторону Краснопресненской набережной. В небе барражировал три "титана" и полицейский "гирвас". Где же вы были раньше, подумал я, когда меня с Лехой убивали?

  Нас остановили и проверили документы.

  -- До центра не доедете, -- заявил лейтенант-десантник, -- бляха-муха!

  -- Хочешь выпить? - предложил я. - Только закуски нет.

  Он воровато оглянулся по сторонам. Рядовой возле шлагбаума отвернулся. Лейтенант-десантник быстренько допил водку и забросил бутылку в кусты.

  -- Зря вы, ребята, туда направляетесь! - поведал он нам, доставая из кармана яблоко и вонзая в него крепкие молодые зубы. - Зря! У нас здесь тоже интересно... Сейчас снова попрут.

  -- Откуда? - спросил Леха, вертя головой.

  -- Да вон... -- лейтенант-десантник небрежно махнул куда-то в сторону Замоскворечья, где среди покореженных крыш чудом уцелел шпиль Балтийского вокзала.

  -- А что вообще происходит? - поинтересовался я.

  -- Слоеный пирог! Бляха-муха! Мы здесь оборону второй день держим. Бляха-муха! Снарядов хрен-ма... подмоги - никакой -- скребут по сусекам... сухого пайка на сутки....

  -- А где наши? - спросил Леха, не слушая.

  -- А черт его знает! Бляха-муха! На той стороне, -- он показал себе за спину на здание гостиницы "Украина". - И на Арбате, а что дальше не знаю. - Говорят, Кремль сгорел.

  -- Новый отстроим! - уверенно заявил Леха.

  Лейтенант-десантник глянул на него, как на полоумного. Такое мог ляпнуть только глубоко штатский человек. Кто сейчас думает о строительстве?

  -- Нам бы в редакцию проскочить, -- попросил я.

  -- Я дам команду, чтобы вас пропустили, -- пообещал лейтенант-десантник.

  Вдруг в направлении Сенной площади что-то произошло. Бабахнула так, что заложило уши, а у лейтенанта с головы слетел берет. Столб пламени взметнулся на полнеба, а клубы дыма, распространяясь по Смоленской, окутали Неву-Москву-реку и обломки Бородинского моста.

  "Титаны" рванулись туда, и сразу же один из них вспыхнул, как свечка, и, оставляя за собой жирный, черный след упал в реку. Оставшиеся два заходили, как маятники, выпуская в квартал гроздья ракет. Потом словно по команде взмыли вертикально вверх, и вслед за ними потянулись огненные шары нибелунши. Ясно было, что "титаны" без особого труда увернутся от шаров нибелунши, если бы только этих шаров было не там много. Через мгновение они заполнили все небо на востоке, заставив "титаны" укрыться за крышами высоток и остатками мостов.

  "Титаны" изменили тактику: они подскакивали над крышами и успевали выпустить пару ракет, прежде чем их начинали обстреливать.

  Стали отвечать и со стороны Мэрии: "Бух! Бух!" плевалась пушечки БМД, не считая оживших пулеметных гнезд, которые своими очередями опутали пространство от Новоарбатского моста до Смоленской улицы.

  Потом, видно, камены (я надеялся, что это все же они, а не черные ангелы) изменили тактику. Они перенесли огонь по набережной, пока не срубили все дома на правобережье, в том числе Киевский вокзал и гостиницу за ним, лишив тем самым "титанов" тактического преимущества. После этого вообще ничего нельзя было разобрать за стеной пыли и грохотом взрывов.

  Большинство пулеметных гнезд замолчали. Еще постреливали пушечки БМД, еще пехота шевелилась на подступах к Проточному переулку, еще где-то в вышине жужжали "титаны", а одиночный "гирвас" выискивал снайперов на крышах, но все это уже не имели особого успеха. Вспыхнувший конфликт сам собой угас. Ни у наших, ни у каменов не было сил для серьезного боя.

  Лейтенант давно убежал, а мы решили вернулись назад, благо военные были заняты, и свернули в Девятинский переулок. Дальше вообще не было никаких застав. Правда, на выезде из переулка пехота стала махать нам из окон -- мол, стойте, козлы вонючие, но мы проигнорировали ее сигналы и проскочили на ничейную территорию.

  На Новинском бульваре стали попадаться проститутки. Они появлялись, как приведения, на звуки "тигверы". Выползали из подвалов и щелей - немытые, страшные, жалкие и... трезвые.

  -- Вы чего?! - кричал я, щелкая себя по горлу.

  -- Мы не пьем! - весело отвечали они.

  На Арбате Леха не удержался. Я знал, что ему надо расслабиться, и спросил:

  -- Ты же не хочешь застрять здесь надолго?

  -- Пять минут дел! - отозвался Леха и затормозил напротив "Октябрьского". -- Эй, Красотка!..

  К нам подошла, нервно оглядываясь, кудлатая, как болонка, мулатка с большой грудью, которую особенно и не скрывала. В отличие от других, мулатка была почище и посвежее. Несомненно, она принадлежала к элите общества. В ней даже был какой-то сексуальный шик. Пахла она дорогими духами. А на руках был свежий маникюр.

  -- Леха, ты что? - спросил я нервно, понизив голос. - Мы же спешим?!

  Не знаю, что он ей сказал, но она, подмигнув мне, села в машину. Идиот, решил я.

  Лехе же после всего пережитого и нервных разговоров срочно требовалась женщина. Они поворковали, как голубки. Я невольно прислушался. Леху несло по волнам чувств.

  -- Красотка, -- сказал Леха, -- я мечтал о тебе всю жизнь...

  -- Не может быть... -- мулатка засмеялась.

  -- Я даже готов жениться...

  -- В чем же дело? - все так же смеясь, спросила она.

  -- Но я уже женат...

  -- Ах, мне как всегда не везет!

  Она знала, что он врет. Но это было частью ритуала ухаживания.

  -- У тебя красивые ноги.

  -- Да... -- просто ответила она.

  Никто не помнил ее настоящего имени. А здесь ее действительно звали Красоткой. Она танцевала в кордебалете, была за мужем и имела ребенка. Потом все бросила, развелась, сделала себе большую грудь и вышла на панель. Такая жизнь ей нравилась больше.

  -- Ты не могла бы поставить их на приборную доску?

  -- А почему бы и нет, -- продолжая смеяться, ответила она. - Но если вас будет двое...

  Она была в сапогах и расклешенной юбке, и конечно, все обнажилось. Леха запустил руку. Наверное, она была даже без трусиков.

  -- Я могу и выйти, -- сказал я, нащупывая ручки дверцы.

  -- Можете посмотреть... -- разрешила Красотка. - Но за это придется заплатить.

  -- Не волнуйся, дорогая, деньги у меня есть, -- заверил ее Леха.

  -- Покажи! -- потребовала она.

  Они, хихикая, перешли на шепот и, похоже, договорились, потому что ее кудлатая головка опустилась Лехе на колени.

  Я едва не зареве, как бизон. У меня не было женщины две недели, не считая мимолетного романа с Аллой. А Леха развлекался у меня под носом. Мне надо было срочно вернуться к Катажине и завалить ее в постель, ведь мы так и не помирились, а то, чем мы сегодня занимались, трудно было назвать любовью - скорее, обоюдным насилием. И во всем был виноват Леха Круглов.

  ***

  Жора Мамырин жил на углу Староконюшенного и Арбата.

  Знаменитые высотки Нового Арбата здесь на Марсе выглядели несколько по-другому. Во-первых, они были лишены такого количества стекла по соображениям климата, а во-вторых, были вылиты единым монолитом и имели округлые формы, как русские горки.

  Поверху даже днем сияла реклама. Теперь же было темно, убого и безрадостно.

  Красотка долго махала нам в след. Видать, Леха ей понравился.

  -- А ты чего?.. - спросил Леха, умудряясь обернуться в мою сторону. - Я же ей хорошо заплатил!

  -- У меня принципы, -- сказал я.

  Хотя никаких принципов не было, я просто брезговал - воды в городе не было вторые сутки.

  -- Ну и правильно, -- легко согласился он.

  Без особых приключений мы свернули на старый Арбат и нашли трехэтажный дом номер 25, где на первом этаже размещался клуб "Африканда". В метрах десяти лежал убитый мужчина. От него уже попахивало. Я старался не смотреть в его сторону.

  Окна клуба были закрыты металлическими жалюзи. Зато сбоку была обыкновенная филенчатая дверь. Мы долго барабанили - никакого результат. Я уже опасался, что на шум слетятся все "гирвасы" с округи, когда дверь внезапно открылась - из нее выставились зрачки двустволки.

  -- Чего надо?

  -- Мамырина... -- сказал я, остерегаясь створа двери.

  -- Нет здесь такого!

  Дверь закрылась.

  Мы снова принялись стучать. Когда дверь открылась, я изловчился и просунул ногу.

  -- Если я по ней выстрелю? - ехидно осведомился человек.

  -- Нам нужен Жора Мамырин, -- с просящей миной на лице сообщил Леха. - Мы коллеги по работе... Журналисты... - Он сунул в дверь удостоверение.

  -- Ну так бы и сказали. А его все равно нет! -- злорадно ответил человек.

  -- А где он? - терпеливо спросил я.

  -- Не знаю, -- все так же неприязненно ответил человек. - Приходите завтра.

  -- А ты кто?

  -- Какое тебе дело!

  Тогда я рванул дверь на себя и вытянул наглеца наружу. В руках у него действительно была берданка времен царя Соломона. И он пальнул.

  Если бы не альдабе, не знаю, что со мной было. Правда, человек пальнул в воздух, да и ствол я успел отклонить в сторону. Но все равно ощущение было не из приятных. Я сразу же оглох на левое ухо, хотя пальнул человек всего-навсего из одного ствола.

  Человек был сед, стар и тщедушен, но с норовом.

  -- Слушай, -- возмутился я, отбирая у него ружье. - Вот накостыляю, чтобы неповадно было.

  Леха тряс головой. Оказывается, выстрел произвел на него не меньшее впечатление, чем на меня.

  -- Петрович, кто там? - спросил женский голос.

  -- Так... х-х-х... к тебе пришли... -- Петрович уставился в темноту дверного проема.

  При всей комичности ситуации он однако умудрился сохранить достоинство.

  -- Если ко мне, то впусти!

  -- Отдай ружье! -- потребовал Петрович.

  -- Больше ничего не хочешь? - ехидно осведомился Леха, который сразу его невзлюбил.

  -- Отд-а-а-а-й, -- как пятилетний, заныл старик, протягивая веснушчатые, костистые ручки с траурной каемкой под ногтями.

  -- На! Только не балуй! -- я сунул ему берданку, чтобы он только заткнулся.

  Мы вошли в подъезд. Здесь было темно и пахло преотвратительно. Крутая лестница вела наверх. Там в дверном проеме застыла странная фигура в домашнем халате -- квашня на палочках, то бишь ножках. Что-то знакомое почудилось в этом квадратном, непомерно толстом создании с кабаньим загривком.

  Леха озадачился и с ехидцей в голосе тихо произнес:

  -- А где Жора? Это не Жора...

  -- Знаю... -- так же тихо ответил я.

  -- Вы к кому? - спросила квашня на палочках.

  -- Нам нужен Мамырин.

  -- Всем нужен Мамырин, -- повторила она рефреном за нами.

  -- Мы из "Петербургских ведомостей", -- добавил Леха.

  -- Все из "Петербургских ведомостей", -- как эхо, отозвалась квашня на палочках.

  -- У нас дело... -- объяснил я, понимая тщетность наших усилий.

  -- У всех дело...

  -- Мы поднимемся? - галантно осведомился Леха.

  Женщина молчала. Я шагнул на первую ступеньку.

   -- Петрович... -- как-то странно произнесла она.

  Петрович вскинул свой дробовик и ткнул меня в спину.

  -- Не надо стрелять, -- попросил я. - Мы все поняли и уйдем.

  -- Петрович! - снова произнесла квашня на палочках.

  -- А ну топай! - надавил он ружьем и заставил нас подняться по лестнице.

  Мы очутились в темном гостиничном коридоре, освещенным только светом из комнат. Теперь я понял, откуда несло мочой и человеческим испражнениями.

  -- Давай! Давай! - подталкивал нас Петрович.

  -- Вот ваш Мамырин, -- сказал квашня на палочках, кивая куда-то в глубину.

  В комнате с голыми стенами на полу среди хлама, в луже бурой крови лежал голый человек. У него была такая поза, словно ему выстрелили в спину.

  -- Хорошо... -- согласился я, опасаясь за свою и Лехину жизнь. Петрович все еще держал ствол дробовика под моей лопаткой. -- Здесь произошло убийство. Мы все забудем и уходим.

  -- Петрович! - снова приказала квашня на палочках.

  -- Топай! Топай! Ходят здесь всякие! Говно разносят!

  Он так ударил меня прикладом, что я, невольно наступив Лехе на ноги, был вынужден ускорить шаг. Почти бегом мы достигли конца темного коридора и свернули вправо. Теперь в окнах комнат, которые выходили на Старый Арбат, мелькали знакомые фонари и брошенные торговые палатки. Там царила зима. Мне даже показалось, что на заснеженных крышах домов сидят астросы, а по брусчатке маршируют черные ангелы с нибелунши на плечах. Слева же было лето - яркое, желтое солнце (почти, как на Земле) било в окна. Голубое, бездонное небо ласкало глаз. Петрович гнал дальше.

  -- Это тоже Мамырин, -- говорила квашня на палочках. - Это тоже... Какой вам нужен?

  -- Я не знаю, -- признался я. - Живой Мамырин...

  Казалось, не только сам вопрос, но и наше недоумение забавляли ее.

  -- Живой? - удивилась она.

  -- Желательно, -- подтвердил я.

  Леха почему-то молчал. В каждой комнате лежало по убитому. Кое-кого можно было узнать - их часто показывали по TV. Все больше общественные люди, члены мирового парламента и мирового правительства. Некоторые были тайными агентами и сотрудниками спецслужб. Обыкновенных марсиан было больше. Должно быть, они чаще попадали в эту ловушку.

  -- Здесь занято... Здесь занято... -- рассеянно и как-то обыденно говорила квашня на палочках, заглядывая в комнаты. - Выбирайте любую.

  -- Они сумасшедшие! - шепнул мне на ухо Леха.

  -- Не переговариваться! - крикнул Петрович и снова ткнул меня в спину.

  -- Простите, -- спросил Леха, -- а туалет здесь есть?

  Его мучила медвежья болезнь. Он приплясывал на одной ноге.

  -- Конечно, есть, -- ехидно ответил Петрович, -- в каждом номере!

  Интересно, на что он намекает, подумал я.

  -- Нам не нужен номер, -- напомнил Леха. - Нам нужен Мамырин.

  На этот раз квашня на палочках не удостоила нас ответом.

  Петрович завел в подвалы. Комнаты были похожи на пыточные: люди висели на крюках, кое-кто ползал, мыча, по полу. Потом мы снова поднялись, миновав одну лестничную площадку, и по моим расчетам попали на третий этаж. Но и здесь была та же самая картина: мертвецы и лужи крови.

  -- Что мы ищем? - спросил я у квашни на палочках.

  Она не ответила. Теперь я вспомнил, где ее видел. Во времена моей юности, когда я учился в университете, она была первой красавицей на телевидение и вела самые престижные программы. Весь наш курс сгорал по ней от любви. И я, чтобы не выделяться, -- тоже.

  Я даже вспомнил, как ее зовут: Соня Бергамаско. Ее корни были из земной Италии, от которой еще в мою бытность на Земле остались одни острова. Тогда многие итальянцы из разоренной Европы перебрались в Россию.

  От былой итальянской красоты Сони Бергамаско остались только глаза и чистые формы лба, иначе бы я ее не узнал.

  Несомненно, Жора Мамырин находился где-то рядом, ведь он был ее мужем. Правда, прошло столько лет. Несомненно еще и то, что мы, по крайней мере, уже дважды прошли по одному и тому же коридору, побывали, но теперь уже в ином подвале, снова попали в этот же коридор. Трудно было понять, где он начинался, а где заканчивался.

  -- Соня, -- сказал я вкрадчиво, - мы знакомы с Жорой по работе.

  -- Все знакомы с Жорой по работе, -- равнодушно ответила она.

  Петрович хмыкнул:

  -- Хвастают здесь! - и ткнул с такой силой, что мне стало больно.

  -- Слушай ты!..

  Не знаю, чем он там щелкнул, но этого было достаточно, чтобы я вел себя осторожно.

  -- Будь аккуратно с этой игрушкой, -- предупредил я, пробуя повернуться к нему лицом.

  -- Но... но... -- Петрович синхронно повторил мой маневр, отступая к стене.

  Мне ничего не стоило вырвать у него ружье и воспользоваться своим огромным черным пистолетом с вычурной скобой, который уже изрядно натер мне подмышку. Но, во-первых, Петрович был настороже, а во-вторых, что-то меня удерживало от резких движений: все эти хождения вокруг да около имели какой-то скрытый смысл, мы с Лехой только не могли знать, какой именно. И тут я наконец заметил, что Лехи рядом нет. Куда он провалился и когда это произошло, я не понял.

  -- Эта подойдет, -- уверенно сказала квашня на палочках.

  Она распахнула дверь. Петрович ловко запихнул меня прикладом и повернул ключ на два оборота.

  Внутри находился... Леха.

  -- Я тебе кричу-кричу... -- пожаловался он, сидя в на батарее и как-то странно к чему-то прислушиваясь.

  -- Психи какие-то, -- сказал я, оглядываясь на дверь и потирая то место на спине, куда меня тыкал берданкой Петрович. - Как ты сюда попал?

  -- Как только мы поднялись по лестнице, -- отозвался он, по-прежнему прислушиваясь к чему-то.

  -- Настоящий лабиринт, -- согласился я.

  Окно забрано решеткой. Стекла настолько мутные, что снаружи ничего не разглядеть. А сама комната, словно насквозь простреляна, словно в ней черти свадьбу гуляли, оставив после себя заплесневелые объедки, блевотину в углу, каракули на стенах и армейскую койку с проваленной сеткой. И тут раздались эти звуки, к которым с такой настороженностью прислушивался Леха. Я понял, что его поразили не сами они, хотя от них одних можно было сойти с ума, потому что на все лады орали сотни резаных кошек, а источник, который невозможно было определить. Звук шел буквально отовсюду: от стен, потолка, пола и даже от батареи отопления, на которой сидел очумелый Леха.

  -- А ты знаешь, сколько времени прошло, с тех пор, как мы попали сюда? - спросил он, смешно моргая ресницами.

  -- Сколько? - спросил я, изучая стены.

  Одна из них, оклеенная старыми газетами, заинтересовала меня больше других - на ней среди ветвистых каракулей были нарисованы красные звезды, и я понял, что это знак, что звезды мог нарисовать только Федор Березин. Еще у него было старое-старое прозвище Мама ту-ту. Но лично я его так никогда не называл. Бедный Федор, неужели он погиб от рук марсианских садистов? Нет, не может быть, Федор Березин мог пасть только смертью храбрых на поле брани! Он готовился к этому всю жизнь.

  -- Я специально заметил, - торжественно произнес Леха. -- Сутки!

  -- Что? - спросил я, отвлекаясь от Березинского шедевра.

  -- Я говорю - сутки!

  -- Иди ты! - удивился я. - Проверь часы!

  -- В том-то и дело, что проверил, -- Леха сунул мне под нос свой будильник.

  Действительно, часы у него были швейцарские, фирмы "Бадуони", с точностью хода плюс минус полсекунды за год. Тогда я посмотрел на свои нефирменные, но накрученнее, пощелкал кнопками и не поверил глазам - действительно, календарь показывал четверг.

  -- Мистика какая-то! А мне показалось, прошло минут десять.

  -- Чего они хотят от нас?

  -- Спроси чего-нибудь попроще.

  -- Наверное, твой альдабе?

  -- Не может быть?! - удивился я, пробуя найти какой-нибудь тайный рычаг в стене. - О нем никто не знает, кроме тебя и меня.

  -- Ну тогда деньги? - предположил Леха.

  -- По-моему, мы попали к обыкновенным садистам.

  -- Ты думаешь?

  Леха успокоился. Он даже поерзал, удобнее устраиваясь на батарее, словно собрался здесь сидеть до второго пришествия.

  Я изучал комнату. Зачем-то нас сюда засунули? Если бы хотели убить, то убили бы сразу же, а не таскали сутки по кровавым подвалам.

  -- Да нет здесь ничего, -- сказал Леха. - Я уже все стены обстучал.

  -- А это что?

  Многовековой слой газет в углу явно оттопыривался. Я потянул за край и оторвал здоровенный кусок, на котором тоже была нарисована особенно большая и красная звезда. За ним находилась крохотная дверь, похожая на вход в крысиную нору. Оставалось только сунуть туда голову. Что, собственно, я и проделал. Воняло, как в клоаке, или хуже. Стенки и поверхность подо мной были в какой-то мерзкой, вязкой слизи.

  -- А назад?.. - пробурчал Леха, пихая головой меня в зад. - Назад вылезем?

  -- Зачем назад? - хотел ответить я, но почувствовал, как потихоньку, но верно скольжу туда, откуда тянуло сквозняком. Было так темно, что ничего нельзя было разглядеть. Леха, кряхтя, полз следом. Ему мешал живот и одышка. Вот что значило жениться и просидеть два года на севере. Лично я не собирался повторять чужих ошибок - в смысле, жениться.

  Не успел я об этом поразмыслить, как понял, что падаю и вообще, что мы с Лехой влезли в обыкновенный мусопровод.

  В общем, выпали - с третьего этажа прямиком в какие-то баки с арбузными корками, пивными бутылками и объедками. То-то было грохота!

  Леха по инерции вывалился из мусорного ящика и залился смехом, показывая на меня пальцем.

  -- Посмотри на себя, -- буркнул я, потирая бок и направляясь к ближайшей садовой бочке с водой.

  Нетрудно было представить, как я выгляжу, если Леха выглядел следующим образом: с его ушей свисала лапша, а голова была в арбузных семечках. Кроме этого он был весь мокрый, как новорожденный щенок, во все той же слизи, которая стекала на траву.

  -- Подвинься, -- сказал он, пристраиваясь рядом.

  И тут заорали сто тысяч кошек, да так, что мы присели, и только после этого обнаружили, что находимся в большом старом саду и что этот сад напоминает земной, но никак не марсианских, ибо под холодным солнцем Марса не произрастали персики и бананы, а на финиковых деревьях не сидели павлины - хвост одного из них с зеленовато-синим отливом свисал нам прямо на головы, еще парочка что-то клевала за живой изгородью самшита и не менее десятка расхаживало по мавританскому газону и находилось в ближайших зарослях, потому что как только заорал тот, что на дереве, ему стали вторить все остальные. И все бы ничего, но кошачьи крики павлинов почему-то резонировали с окружающим пространством. Что было, по меньшей мере, очень странно. Вот, чего испугался Леха, а вместе с ним и я.

  -- Чудеса... -- произнес Леха, озираясь. - На Марсе павлины!

  Я даже не стал развивать эту тему - и так приключений хватало, если еще окажется, что мы не на Марсе, то лучше тогда не жить. Даже Европа меня устраивала меньше, чем, скажем, Луна, потому что земной спутник давно был обжит, в нем если и было серо и монотонно, то хотя бы сухо и тепло, потому что гелий-3 добывался в избытке для всех марсианских, европейских и бог знает еще каких реакторов.

  -- Хватит марафет наводить, -- сказал я, вытираясь надушенным носовым платком, который Катажина Фигура предусмотрительно сунула в карман куртки, -- идем!

  Мне не терпелось разузнать, чей это сад и вообще, что происходит. При всех равных условиях, лично я предпочитал, чтобы это был Марс. Мне казалось, что это логичнее - ведь мы шли к Жоре Мамырину. Впрочем, его-то мы обнаружили очень быстро: в тенистой беседке, да еще в компании Федора Березина, одетого в грязноватый зеленый комбинезон, и с аккуратными армейскими усиками, а его высокий лоб философа был аккуратно заклеен пластырем. Присутствие Федора Березина в контексте всех наших злоключений, бабона и прочих чудес времени было как нельзя к месту.

  -- Привет! - обрадовались мы. - Как дела?

  -- Это долгая история, -- сдержанно обрадовался Жора Мамырин. -- Присаживайтесь, если хотите убить пару лет.

  -- Надеюсь, это была шутка, -- дружелюбно брякнул я и был недалек от истины.

  Они давно пили. Это было заметно по их одухотворенным лицам.

  -- Куда ты пропал? - спросил Леха Жору Мамырина, пожимая обоим руки.

  -- Кто понял жизнь, тот работать бросил, -- заявил Жора.

  -- И-то правда, -- согласился Леха.

  Жора Мамырин был продуктом моды инуа, возникшего примерно в те года, когда я родился. На память о нем у Жоры остались знак "лица" на щеках и золотой "йо" в правом ухе. Знак "лица" означал веру в духов Марса, а золотой "йо" - конкретно в высшее существо Йо, которое ассоциировалось с карапетами - разновидностью летающих шитиков пустыни Кара. Однако мода на духов быстро сошла на нет, а когда я поступил в университет, он ней вовсе забыли. Можно было, конечно, избавиться от языческих символов, но Жора Мамырин остался верен себе - даже через столько лет. Один золотой "йо" стоил бешенных денег и мог обеспечить безбедную старость.

  Я вспомнил девиз своей молодости: "Не доверяй никому старше тридцати!". Теперь мне тридцать семь, и я бы переиначил: "Не доверяй никому старше пятидесяти!", потому что я чувствовал себя молодым, а все пятидесятилетние казались слишком правильными и скучными. Жоре Мамырину было пятьдесят пять. Но он не казался мне скучным. Может быть, потому что у него был нетипичный для пятидесятилетнего вид: длинные волосы и горящие таинственным светом глаза. Правда, у Жоры Мамырина во рту не осталось ни единого зуба, за исключением большого переднего, который торчал, как у зайца. Впрочем, годы брали свое - его лицо вот-вот грозило превратиться в печеное яблоко. Я представил, что доживу до такого возраста, но ничего не получилось. Не стоило даже пытаться.

  -- Пить будете?

  -- Будем! -- с готовностью согласился Леха. - А...

  -- Только не надо спрашивать, за что! Просто пить!

  -- Хорошо, -- согласились мы.

  Федор Березин подмигнул мне. Казалось, он был удивлен нашим появлением. Выглядел он каким-то притихшим, что на него мало походило. Я отнес это на счет ранения.

  Жора налил по полному стакану. Закуски не было и в помине. Мы выпили без тоста и не чокаясь. Леха по привычке занюхал рукавом, который, разумеется, пах мусоропроводом. Я же ограничился тем, что вытер слезу из глаза. Жора налил еще. Мы снова выпили. Федор поморщился и горестно вздохнул. Похоже, он страдал давно.

  Леха озвучил ситуацию:

  -- Как на похоронах...

  Жора Мамырин как-то странно посмотрел на него и сказал, обращаясь ко мне:

  -- Я нашел его в гараже...

  Мы помолчали, ожидая продолжения, но его не было: Жора молча сопел, уставившись куда-то поверх наших голов. Глаза его налились влагой.

  -- Кого? - осторожно спросил я.

  -- У него сын умер, -- сдержано пояснил Федор Березин.

  -- Сына... -- подтвердил Жора Мамырин. - У меня один сын... Был... Последнюю неделю ходил какой-то смурной. А в тот день я почувствовал, что в доме чего-то не хватает... -- Жора вздохнул, -- нашел его... в гараже... А когда снял, то решил, что он еще жив. Даже обрадовался. А это просто воздух из легких вышел.

  -- Но тогда мы не ко времени, -- сказал Леха, поднимаясь.

  Ему, как и мне, было не по себе и не терпелось под любым предлогом оказаться где-нибудь подальше, где все было ясно и понятно, где не было этого странного сада, резонирующих павлинов, кричащих, как сто тысяч кошки, а главное - странных комнат, полных мертвых и умирающих людей.

  -- Сидите! - приказал Жора Мамырин.

  Федор Березин развел руками. Спорить не стоило, словно мы все играли в какую-то странную игру, а ведущим был Жора Мамырин.

  В этот момент откуда-то появилась Соня Бергамаско. Она дышала так, словно поднялась на пятый этаж. Лавка под ее весом тягостно заскрипела.

  -- У нас гости, -- сказал Жора.

  -- Я сама привела их сюда, -- сказала она, коварно улыбаясь.

  Жора Мамырин понимающе кивнул. Меня передернуло. Чудеса какие-то. Нет, все было настоящим: травка, небо, даже Федор Березин. Я осторожно потрогал его.

  -- А меня сбили, -- объяснил он, улыбаясь, как утреннее солнце.

  -- Так это ты в реку упал?! - догадался Леха.

  -- Я! - радостно кивнул Березин.

  -- Мы пришли по делу, -- заявил я, в надежде, что все быстро выяснится и мы уйдем.

  -- Знаем мы ваши дела, -- отозвался Жора Мамырин. - Небось, хотите понять, что происходит?

  -- Война... -- важно произнес Леха.

  -- Война, -- согласился Жора Мамырин. - Только с кем?

  -- С каменами, естественно и еще... Мы пришли посоветоваться, -- сказал я и злорадно посмотрел на Соню Бергамаско. - Ты же все знаешь.

  -- Правильно сделали, -- сказал Жора Мамырин. - Но вначале давайте выпьем. Дорогая, -- обратился он к жене, -- на этот раз ты ошиблась. Это мои друзья.

  Мы выпили. Соня Бергамаско только пригубила -- во рту у нее блеснули огромные клыки, а под ногтями чернела свежая, незапекшаяся кровь. Я пихнул ногой Леху. Он понимающе кивнул - мол, все вижу, все замечаю, в курсе дела - она, как и я, хлыст.

  Мы выпили еще. Потом еще. И еще. Наконец столько, что стали способны логически рассуждать.

  Закуски нам не дали, и мы с Федором Березиным решили сорвать по банану. Я едва отклеился от лавки, и вообще, после пребывания в мусоропроводе вся моя одежда стала картонной. Федор зашептал, брезгливо принюхиваясь ко мне:

  -- У него сын еще год назад повесился.

  -- Год назад?.. - удивился я и вопросительно посмотрел на него.

  Неужели Жора Мамырин не тот, за которого себя выдает?

  -- Во-во... и я о том же... -- многозначительно произнес Федор. - А вспоминает, как вчера.

  -- Херня какая-то, -- не поверил я, оглядываясь на Жору Мамырина и улыбаясь, как родственнику. - Обыкновенный дачник...

  -- Резидент астросов...

  -- Да брось ты!

  -- Я когда в плен попал, -- снова зашептал Федор, с жадностью поглощая банан, -- меня сразу притащили сюда.

  -- Кто притащил?

  -- Черные ангелы и камены.

  -- И ты нарисовал красные звезды? - спросил я.

  Костюмчик у летчика тоже был не первозданной чистоты, и от него тоже попахивало. Спасибо, хоть Федор путь указал правильно.

  -- Я. А эта его мымра -- настоящая садистка. При мне мужику кишки выпустила.

  -- А сад и номера? - спросил я, все еще не веря Федору, хотя не верить было глупо.

  -- Знаменитый бабон Троя. Ты что не слушал?

  -- Ни сном, ни духом, -- признался я.

  -- Ну да, откуда тебе знать, -- согласился Федор Березин. - Они его надежно спрятали. Я еще удивился, когда вас увидел.

  Я хотел спросить, кто "они". Но вопрос, похоже, был чисто риторическим - конечно, камены. Кто еще? И их хозяева - черные ангелы, то есть, в конечном итоге - астросы!

  -- Держись ко мне поближе, -- сказал я, -- а лучше, если что, вцепись в руку.

  Конечно, я не успел рассказать Федору, что умею перемещаться из бабона в бабон, что цекул и владею чоппером, что мы с Лехой по доброй воле пришли сюда и что Жора Мамырин наш приятель. Но за время нашей дружбы мы выпили так много водки, что Федор научился понимать меня с полуслова.

  Пришлось вернуться за стол, потому что дальнейшее перешептывание выглядело подозрительным.

  -- Слушайте, я, рассказываю, что видел Луку, -- сообщил Леха, когда мы уселись.

  -- Луку? - переспросил я.

  -- Жора тоже удивился, -- подобострастно улыбаясь, сказал Леха.

  Мне показалось, что он побаивается Жору Мамырина и пытается к нему подлизаться.

  -- Какого Луку? - никак не мог вспомнить я, потому что свыкся с мыслью о его смерти.

  Соня Бергамаско насторожилась и бросила взгляд на мужа. Они явно о чем-то знали.

  -- Лука у нас один, -- сказал Леха таким тоном, словно открыл Америку, -- Федотов!

  -- Федотов умер! - напомнил я.

  -- Лука в городе, -- произнес Леха будничным тоном, словно это действительно не было новостью.

  -- Ты разговаривал с ним?

  -- Нет. С ним общался Рем Понтегера.

  -- Они знакомы?!

  -- Да, он заходил к нему поболтать.

  -- Он заходил и к Юре Дронскому.

  -- Тебя это удивляет?

  -- Два редактора крупнейших газет... -- рассуждал я. - Таких совпадения не бывает. А во сколько?

  -- Где-то во второй половине дня.

  -- Ерунда! - вырвалось у меня. - Не может быть... Во вторник?

  -- Да, но почему ты удивлен?

  -- Потому в двенадцать, во вторник он погиб у меня на глазах!

  -- Погиб? А может, тебе показалось?

  -- Я видел его, как тебя, и даже разговаривал. А часом раньше он назначил мне свидание.

  -- Мистика! - выпучив глаза, произнес Леха.

  Федор Березин недоуменно кивал. Ни Луку, ни Рема Понтегера он не знал. Зато их знал Жора Мамырин и, без сомнения -- Соня Бергамаско.

  -- Значит, Лука Федотов вернулся, - констатировал Жора Мамырин. - Отлично!

  -- Вернулся, -- подтвердил Леха.

  -- Вернулся, чтобы погибнуть! - стоял я на своем.

  И тогда Жора Мамырин произнес самую таинственную фразу:

  -- Лука Федотов умереть не может... -- он помолчал. -- Но в любом случае это хороший знак.

  -- В смысле погибнуть или вернулся?

  -- В смысле вернуться.

  -- Почему?

  -- Потому что наконец что-то происходит. А Лука просто так вернуться не мог. Странно, что он еще не появился здесь. Рано или поздно здесь все появляются. Он мне очень нужен.

  Я хотел переспросить, кто именно, потому что Лука погиб, но почему-то промолчал. И вообще, здесь творилось что-то необычное. Прежде всего меня удивило, предположение Федора Березина о том, что Жора Мамырин резидент астросов и что мы находимся в каком-то бабоне под названием Троя. Выходит, он помещается где-то в подпространстве, в которое просто так не попадешь. А мы попали. Только я не знал, радоваться или огорчаться. Один Леха ничего не замечал: он заливал свой страх водкой и блаженствовал вовсе не под марсианским солнышком.

  -- Если рассуждать в русле известных нам событий, то вы поймете, что происходит столкновение цивилизаций, -- сказал Жома Мамырин.

  -- А как же?..

  -- Это не имеет значения, -- Жора Мамырин посмотрел на Леху, -- мы давно наблюдаем скрытое присутствие.

  -- Да, -- согласился Федор Березин, -- особенно, когда они на своих черных "инделях"... пытались... но мы им всыпали!

  "Индель" -- тяжелая боевая машина черных ангелов с очень сильным вооружением, по сути, летающая крепость. Сбить ее почти невозможно, потому что у нее была плазменная защита. Однако, если кто-то умудрился разрушить базу астросов, то "индель" для него наверняка не проблема.

  -- Всыпали, -- согласился Жора Мамырин. - Но! Но!.. - многозначительно добавил он, -- потеряли при этом... - он слегка наклонился в сторону доблестного летчика, -- сколько... сколько?..

  Федор Березин смешался.

  -- Ну, в общем... вы же понимаете, это совсем другой класс машин... у нас таких нет и никогда не будет... Начнем с того, что плазменная защита типа "кужух", а вооружение...

  -- И все-таки?! - перебил его Жора Мамырин.

  Он ждал, заранее зная ответ.

  -- Двадцать машин... -- вздохнув, нехотя признался Федор Березин.

  Это был удар по его самолюбию профессионала. Впрочем, это был удар и по всем земным, то бишь марсианским технологиям, вооруженным силам и ВВС.

  -- О! - Жора поднял палец, словно именно это хотел услышать от Федора Березина. -- Один к двадцати! Обратите внимание! Двадцать современных марсианских "титанов" против одного единственного "инделя"! О чем это говорит? - Жора Мамырин посмотрел на каждого из нас за исключением Сони Бергамаско. - О подавляющем преимуществе!

  -- А как же база?! - не удержался я.

  Хотя надо было, конечно, промолчать - бог знает, может быть, за кустами сидит Петрович со своей берданкой и ждет только знака, чтобы утащить нас назад в подвалы. Я незаметно потрогал свой пистолет и убедился, что он на месте.

  -- База... -- у Жоры Мамырина дернулась губа. - База... хм... мы расследуем.

  Вот он и проговорился. Следовало спросить, кто такие "мы", но у меня возникло ощущение, что все присутствующие поняли вполне однозначно: та, таинственная сила, которая охраняла человечество все две тысячи лет с хвостиком. А может быть, и больше. Если эту силу никто не конкретизировал, то это еще не говорит, что ее не было или что она выдумка досужих философов. К такому положению дел все привыкли. А вдруг все изменится, подумал я, и мы перейдем в новую стадию развития? Впрочем, уже перешли, потому что появились - черные ангелы и их хозяева астросы. Бросок в космос. Освоение Марса и Европы, не говоря уже о Луне. Кто знает, на каких еще планетах и их спутниках расположены военные базы и станции слежения? Это была закрытая информация. Значит, рывок в развитии человечества запрограммирован и подобная ситуация тоже. Но кем: астросами или цекулами? Нет, он был спровоцирован фиолетовым сжатием. И опять же, стремлением астросов сохранить человечество как биологический вид. Тем самым рано или поздно астросы должны быть втянуты в политическую борьбу на Земле и на Марсе. Слишком велик соблазн - принять чью-то сторону. Тем более, что прецедент в истории человечества уже был - третья мировая война, из которой была изъята самая грозная сила - США.

  И все потекло по старому руслу. Астросы остались не друзьями и не врагами. Хотя даже их нейтралитет сам по себе - охранная грамота. Но не могли же астросы сбить свою базу? Не могли. Это противоречило логике. Значит, базу сбили или мы - марсиане, или - цекулы. Что вообще было очень мало вероятным, потому что цекулы никогда не проявляли себя. Они просто жили среди нас, и мы не знали их планов. Но и земляне, то есть марсиане, не имея соответствующих технологий, сбить базу не могли по определению.

  -- А не было никой базы! - вдруг заявил Федор Березин.

  -- Да! - многозначительно закивал головой Жора Мамырин. - Точно!.. не было базы. А что было? - он уставился на Федора Березина.

  -- А я скажу, -- продолжал Федор, -- метеорит!

  Я знал, что Федор Березин слыл оригиналом за его нетрадиционные суждения. Взять хотя бы Красные звезды. В реальности они не существовали. Но Федор Березин твердил о них на каждом углу. Один раз его даже отстранили за это от полетов. И вообще, навесили ярлык фантазера, что мешало карьере летчика.

  -- Правильно! - ткнул пальцем в его сторону Мамырин, -- Правильно! Дай я тебя поцелую.

  Они облобызались. После этого Жора Мамырин налил еще водки, а Федор Березин незаметно и брезгливо вытер губы и подмигнул мне.

  Какой метеорит, удивился я, а как же система "Глоба" из пяти телескопов-сторожей в Доломитовых горах, которая прикрывала Столицу от подобной опасности? Что-то здесь не сходилось. Что-то, отцы мои, они не договаривают. Федор Березин по роду службы должен был знать о подобных вещах, но почему-то промолчал. Наверное, он решил морочить голову Жоре Мамырину и тянуть время.

  -- Я даже больше скажу. Надеюсь, ни для кого не тайна?! - Федор Березин сделал вид, что настал его звездный час. - Нам все известно об астросах. Если бы они захотели, что в течение суток захватили бы власть на Марсе.

  -- Молодец! - обрадовался Мамырин. - Дай я тебя поцелую.

  Они снова облобызались.

  Пока они все это проделывали, я вертел в руках Лехину трубу и чисто автоматически набирал номер телефона своей бывшей жены. Набирал и сбрасывал. Набирал и сбрасывал. А потом в какой-то момент сбросить забыл. К моему великому удивление труба ответила:

  -- Алло! Я слушаю.

  -- Привет... -- растерянно произнес я.

  Ведь я помнил, что час назад (вернее, в среду?) связь напрочь отсутствовала. Неужели заработала?

  -- Наконец-то, -- сказала Полина Кутепова. - Я тебя пятый дней разыскиваю. Ты где был?!

  -- Нигде, -- сказал я, потому что надо было что-то сказать. - Сижу здесь.

  -- Ты плохой отец - Наташка весь день прождала тебя.

  -- Сегодня же среда, -- неуверенно сказал я. - Или четверг?

  -- Какая среда? Какой четверг? Ты опять напился?!

  -- Нет, -- соврал я, -- трезвый как стеклышко. На этот раз хуже.

  -- Что-то случилось? - она сразу изменила тон.

  -- Случилось, -- сказал я загробным голосом. - Нам нужно встретиться.

  -- Хорошо, -- согласилась Полина. -- В пятнадцать у главпочтамта.

  -- Какого? - спросил я.

  -- Конечно, петербургского. И не опаздывай!

  -- Бегу! - крикнул радостно я, подскакивая.

  -- Ты куда собрался? - ревниво спросил Леха.

  -- На почтамт! Мне нужно!

  -- Ты спятил? - кисло осведомился он.

  Жора Мамырин, как мне показалось, тактично промолчал, но я почувствовал, что он меня то ли порицает, то ли предостерегает от неверного шага.

  -- Ребята, мне жена назначила свидание!

  -- Где?! - закричал Леха. - Ты подумай! Весь центр уничтожен. Невский - сплошные развалины.

  -- А почтамты?

  -- И почтамты тоже!

  Я с надеждой посмотрел на Жору Мамырина. Он развел руками. Значит, Леха прав. Нет, такого не может быть! Значит, все, что произошло за эти два дня, было нереальным. А реальность там, откуда звонила Полина Кутепова. Я запутался. Мозг отказывался верить. К тому же я так и не понял, какой сегодня день: с утра была среда, Леха заявил, что уже четверг, а Полина Кутепова - что понедельник -- раз мы с Наташкой в воскресенье должны были кататься в Сокольниках на русских горках. Все смешалось именно в доме Жоры Мамырина. Какая-то сплошная парафизика. В каком бабоне она стала реалом, трудно было понять.

  -- Позвони жене и расспроси, где она находится, что делает и главное, что видит, -- предложил Леха.

  Я снова набрал номер Полины Кутеповой. На этот раз звонок был долгим, протяжным, и я уже знал, что более бессмысленного звонка не бывает.

  -- Связи нет, -- сказал я.

  -- Ну вот... -- покривился Леха. - Дай наберу.

  Я продиктовал номер. Леха долго слушал трубу.

  -- Ну? - спросил я.

  -- Баранки гну! - зло ответил Леха и сунул телефон в карман.

  -- Что посоветуешь? - спросил я у Жоры Мамырина.

  Надо было заканчивать разговор и под любым предлогом убираться. Является ли Жора Мамырин резидентом или нет, сейчас не имело большого значения. Потом во всем этом разберемся. Главное - убраться и подальше.

  -- А что советовать? Отправлю я вас, куда надо! Если вы, конечно, согласны?!

  -- Мы согласны! - за всех расписался Леха.

  -- Ну и отлично. Значит так -- прямиком в другой бабон, на базу. Люди нам, конечно, не нужны. Каменов и так хватает. А черных ангелов из вас сделают. Будете жить, как у Христа за пазухой. Супероружие дадут. Попутешествуете по галактикам. Но всех отпустить я, конечно, не смогу... -- Жора Мамырин почему-то поглядел на меня. - Один должен остаться.

  Я ничего не понимал - ну, хорошо, я останусь, а где это видано, чтобы военный летчик переходил на сторону врага. Федор Березин явно не захочет перекодироваться. Значит... значит водку мы просто так пили, не по-русски, не по-каменски - даже не знаю как. И земной искренностью здесь не пахло.

  -- А зачем? -- удивился я.

  Жора Мамырин поморщился.

  -- На всякий случай.

  -- Какой? - спросил я, делая вид, что наивен до наивности.

  -- Чтобы остальные не артачились. А то разные встречаются, -- он почему-то кивнул на дом, из которого мы чудом сбежали.

  Тут до меня дошло: в подвалах и комнатах сидели и умирали те, кто отказались стать черными ангелами. Значит, ничего не изменилось - та же самая политика, что и на Земле - принуждения и господство одних классов над другими.

  -- К тому же, помнится, Лука назначил тебе свидание.

  -- В "Астории", -- кивнул я.

  Ясно было, что через меня он хотел выйти на Луку. Но ведь Лука мертв! Тогда о чем разговор?

  -- А если не получится? - влез в разговор Леха?

  -- В смысле? - удивился Жора Мамырин.

  -- Ну вот он ходил, ходил, и по базам тоже... -- Леха ткнул в меня пальцем в качестве дурного примера, -- и хер у него что-то вышло...

  -- И где он был?

  -- Да тоже в каком-то задрипанном бабоне.

  -- Стоп! Стоп! - встревожился Жора Мамырин. - В каком бабоне? - Он даже, словно глуховатый, приложил ладонь к уху.

  -- Не знаю... -- беспечно сказал Леха. - Тот, в котором пропал "Абелл-085"? - Леха невинно посмотрел на меня.

  -- Ты что... был на это звездолете?.. - удивился Жора Мамырин. - Он же пропал черт знает когда?!

  -- Был, -- попытался отшутиться я. -- Вместе с одним типом, -- я многозначительно посмотрел на Леху, чтобы он заткнулся.

  Но Леха и ухом не повел. Похоже, он так и не понял, что Жора Мамырин живет в персональной петле времени - бабоне под названием Троя. Лично для меня Жора Мамырин тоже ассоциировался с честным и неподкупным журналистом, каким он был лет тридцать назад. Но с тех про много воды утекло.

  -- Как тебе удалось? - поинтересовался Жора Мамырин, -- Технология перемещения известная только нам одним.

  Я не успел спросить - кому именно и почему монополия на перемещение принадлежит только каменам, как Леха ляпнул:

  -- Он еще и цекул!

  Я давно подозревал, что у Лехи разжижение мозгов, но не до такой же степени. Впрочем, что знаю двое, то знает и свинья -- Жору Мамырина необязательно было посвящать в подробности моей биографии. Единственное, я был благодарен Лехе за то, что в пылу откровения он не упомянул об альдабе. Хотя Жора Мамырин наверняка знал об альдабе и чоппере лучше нас с Лехой.

  -- Цекул?! - Жора Мамырин подскочил.

  Бутыль с водкой угрожающе закачалась. Мы напряглись. Леха однако успел ее подхватить. Не пролилось ни капли.

  Казалось, Жора Мамырин настолько опешил, что не сразу сообразил, о чем идет речь. Моя внешность не ассоциировалась с цекулом, потому что никто никогда их не видел.

  -- Цекул, цекул, -- многозначительно подтвердил Леха.

  Наступило тягостное молчание. Соня Бергамаско замерла, как слоновая мышь, которая не знает, куда бежать. Жора Мамырин соображал, может ли цекул быть опасным прежде всего для него самого. Федор Березин с плохо скрываемой тревогой смотрел на Леху, который наконец понял, что обмишурился.

  -- Я хотел сказать, что мы решили, что он цекул. А он никакой не цекул...

  Все пропало - сейчас нас потащат в подвал, понял я.

  -- Так, это меняет дело, -- сказал Жора Мамырин, не слушая Леху.

  С каменным лицом он поднялся из-за стола.

  -- Каким образом? - спросил я, делая вид, что ничего не произошло.

  -- Каким? А очень простым: цекулы наши враги. Вот что, ребята... -- добавил Жора Мамырин, -- связи я вам не дам! И вообще...

  Это "и вообще..." прозвучало как приговор. Леха посерел. А Федор Березин вдруг со всей армейской прямотой бесстрашно произнес:

  -- Павлины, говоришь? - и хмыкнул.

  По-моему, я слышал эту фразу в каком-то хотя и древнем, но тем не менее отличном боевике, где в песках наши предки воевали примитивным оружием.

  -- Павлины, не павлины, а пойдете снова в подвалы. Петрович!

  Не успел он произнести эти слова, как словно из-под земли выскочил Петрович со своей берданкой и прицелился в нас. Вслед за ним из тех же кустов вывалили примерно два десятка каменов во всем черном и со штурмовыми автоматами в руках. Их плащи развивались, как крылья черных ангелов. Один из них мне показался знакомым. Где-то я его видел. Это была реакция на подсознательном уровне: взглянул и забыл. Дело в том, что у меня не было знакомых среди каменов и черных ангелов, поэтому я решил, что ошибся.

  -- Петрович! - злорадно объявила Соня Бергамаско, -- пора гостям и честь знать.

  Я не успел пошевелиться, как мне заломили руки, а мой пистолет перекочевал к Петровичу. Он радостно завопил, размахивая им "Ага-а-а!.." Соня Бергамаско с тихой, безотчетной радостью на лице: "Я всегда права!", протянула к нам свои кровавые пальчики с не менее кровавыми ногтями. Жора Мамырин, окончательно уверовав в свои силы, скомандовал: "Тащите гадов! Тащите!" Наконец камены сделали то единственно, что к чему были готовы - прицелились в нас из всех своих автоматов и щелкнули затворами.

  В результате произошло то, что и должно было произойти: мы все впятером переместились. Леха с Федором Березиным - потому что от страха вцепился в меня. Ну а Петрович с каменом за компанию, потому что держали меня за руки. И, конечно, если бы я не испугался, ничего бы не свершилось.

  В общем, выкинуло нас назад - под красную черепицу и ажурные водостоки Староконюшенного переулка -- назло врагам и недругам. Ни Жоры Мамырина, ни его сумасшедшей подруги - Сони Бергамаско рядом не было. Не было и каменов в черных плащах. Остался лишь один Петрович, который, оказавшись в одиночестве, мгновенно утратил всю свою безнаказанную наглость.

  Камен, показавшийся мне знакомым, словно испарился, а Петрович, с перепугу бросив на дорогу пистолет и берданку времен царя Соломона, задрал руки. Он был ошарашен.

  -- Вот видишь, -- злорадно сказал Леха, -- власть переменилась, -- и лягнул Петровича в зад.

  Петрович ойкнул. Зная Лехину натуру, я особенно не удивился.

  Леха как бы невзначай поднял ружье и стал его разглядывать, между делом направляя ствол в сторону Петровича.

  Петрович отбежал на пару шагов, потирая задницу.

  -- Э-э-э... поосторожней!

  -- Ты над нами издевался? - желчно осведомился Леха.

  Петрович что-то промычал и жалобно посмотрел на меня, ища защиты.

  -- Издевался? - спрашивал Леха, в открытую направляя на Петровича ружье.

  -- Пока, отец, -- сказал я, быстро поднимая свой огромный черный пистолет с вычурной скобой и ожидая преследования то ли со стороны Жоры Мамырина, то ли - каменов, то ли еще бог весть кого. - Оставь его, -- велел я Лехе.

  -- Нет, я с ним разберусь! - распалялся Леха.

  -- Надо сваливать, -- сказал я, с тревогой оглядываясь в обе стороны Староконюшенного переулка.

  -- У... гад... -- прошипел Леха.

  -- Сынок, вы куда?.. - жалобно спросил Петрович, обращаясь ко мне и к Федору Березину как к единственному спасению.

  -- Домой!

  -- А как же я?

  -- И ты тоже домой, -- я показал на филенчатую дверь, в которую мы с Лехой недавно ломились.

  -- А куда идти, детки? Я здесь ни разу не был...

  -- Туда иди, -- сказал я, показывая на дверь.

  -- Отсюда войти невозможно, -- произнес он странную фразу, -- если ее не открыть с той стороны.

  -- Иди! Иди! - злорадно крикнул Лека.

  -- Братцы! - бухнулся Петрович на колени, -- не бросайте!

  И он в двух словах объяснил, что всю жизнь провел в бабоне - вначале садовником, потом - тюремщиком, что он - раб Сони Бергамаско и что никогда в жизни не был за стенами, исключая того случая, когда я его вытянул из-за двери.

  -- Я самая распоследняя сволочь! - покаялся он.

  -- Вот это да! - изумился Леха Круглов. - Никогда не думал, что в центре Столицы вражеское гнездо!

  -- Иди, папаша, с глаз долой, -- сказал я, -- нам некогда с тобой возиться.

  -- Зря ты его отпусти... -- с сожалением произнес Леха.

  -- Пусть идет, -- сказал Федор Березин. - Не убивать же его в самом деле?!

  -- Спасибо... -- поклонился Петрович до земли, -- век не забуду!

  -- Топай, топай, -- сказал Леха. - Наши из тебя все равно пельмени накрутят.

  Эта минутная задержка спасла нам жизнь. Не успели мы расстаться с Петровичем, который потерянно побрел в сторону Пречистинки, и сделать пару шагов по направлению к легкомысленной Лехиной "тигвере", которая стояла напротив клуба "Африканда", как она взорвалась.

  Вначале пыхнул бензобак и одновременно крышка багажника подскочила выше крыш, и, вращаясь, как в кино, с грохотом упала на мостовую. Одновременно последовал настоящий взрыв: я помню красную вспышку, удар и решил, что мне оторвало голову. А когда через несколько секунд открыл глаза, у меня все еще звенело в ушах.

  "Тигвера" горела жирным пламенем. Колеса разлетелись в разные стороны. Столб пламени и черно-белого дыма взметнулся выше третьего этажа. Одно кресло забросило на фонарный столб, второе, разорванное пополам - в окно клуба.

  Я так и не понял, что это было: то ли проделки Жоры Мамырина, то ли сбежавшего камена. Но еще не успели стихнуть звуки взрыва, как в переулок со стороны Старого Арбата и со стороны Ситцевого Вражека, визжа тормозами и завывая сиренами, влетели с десяток полицейских "жигулей", которые развернулись как по команде, и нас взяли на прицел. С минуту мы оглядывались, оцепенев. В довершении ко всему, в небе появились два длинноносых патрульных "джива", которые заходили над кварталом, как шершни над врагами.

  -- Всем лечь! Руки на затылок! - раздался голос из мегафона.

  Как только мы уткнулись мордами в асфальт, к нам бросились со всех сторон с таким напором, словно мы были самыми главными врагами во всей вселенной и за ее пределами.

  Через мгновение мне надавили коленом в области почек, уперлись в затылок дулом пистолета, надели наручники и обыскали. Сделали все это очень быстро и профессионально.

  -- Фамилия! Имя! Год рождения!

  Леха от страха забыл собственное имя. Его начали хлестать по лицу и топтать ногами.

  -- Да Алексей он! Круглов! - громко произнес я, за что был награжден тычком рукояткой в спину.

  Потом нас поставили на ноги и куда-то потащили. Единственное, что я успел заметить в тот момент, когда меня поднимали - группа "кальпа" штурмовала филенчатую дверь в бабон, стреляя для острастки в воздух. Но почему-то я был уверен, что они там ничего не найдут.

  Еще догорала наша несчастная "тигвера", еще гремели выстрелы, а меня усадили в машину и какой-то офицер без знаков различия сунул в лицо удостоверение, причем так близко, что я не успел разобрать, что в нем было написано. Пришлось поверить на слова.

  -- Метаполиция!

  -- Наконец-то!.. -- воскликнул я. - Вы как всегда опаздываете.

  -- Сейчас будет не до смеха, -- заверил офицер.

  Если он мечтал меня чем-то удивить, то зря старался. На Земле я не раз попадал в лапы полиции. Однажды мне едва не сломали руку, пристегнув к наручником к ножке стола. Сделал это никто иной как самый огромный и пузатый человек в Солнечной системе - комиссар Пионов по кличке Бык. Мир его праху. По сравнению с ним офицер был даже не щенком, а голым и розовым крысенком.

  -- Чем я вас так расстроил? - спросил я.

  -- Мы за вами давно следим. Вы прилично наследили!

  Похоже, он решил меня уличить во всех смертных и несмертных грехах.

  -- Естественно, не по своей воле, -- заверил я его, -- а исключительно по необходимости.

  -- Вот мы это сейчас и узнаем, -- многозначительно бросил он. -- Вы убили комиссара Ивана Михайловича Балицкого?

  -- Чего? - спросил я.

  -- У него еще такая глупая присказка: ё-моё.

  -- А... этого... Нет, он остался в космосе, -- пояснил я, глядя на офицера честными-пречестными глазами.

  -- В космосе? - удивился он.

  Видно, мои слова не согласовывались с его версией.

  -- Свидетели есть?

  -- Есть. Виктор Ханыков, -- сказал я, забыв, что он мертв, да и какое это имело значение после всех наших приключений, -- и Дуракон сорок пять.

  -- Дата пропажи? - спросил он.

  -- Дата - тот день, когда пропал звездолет Абелл-085".

  -- Проверим...

  Офицер, несомненно, был знаком с Виктором Ханыковым, потому что сбавил обороты. Да и Сорок пятый был не последним юмоном в их епархии. И вообще, офицер как-то сразу стал попроще, словно признал меня своим - марсианином, а не каменом, хотя они тоже были марсианами.

  -- Покажите зубы.

  Я показал. Он разочарованно покривился.

  - А сюда, зачем явились?

  Я собрался было рассказать ему всю свою жизнь, с того момента, когда родился, крестился и женился, но в стекло двери вежливо, но настойчиво постучал никто иной как Лука Федотов собственной персоной. Офицер переменился в лице и быстро опустил стекло. Признаюсь, и мне стало не по себе.

  -- Майор, это по нашему ведомству... -- скучным голосом сообщил Лука, кивая в мою сторону.

  В Луке было что-то такое, что заставило майора суетливо снять с меня наручники и вернуть документы, а за одно и большой черный пистолет с вычурной скобой.

  -- Я должен связаться с начальством... -- заартачился было он, но увидел за спиной Луки приплясывающего Леху и Федора Березина, который массировал кисти, -- открыл дверь и гробовым голосом сообщил: -- Вы свободны...

  Федор Березин, подмигнул и заметил, трогая свою болячку на лбу:

  -- Везет нам сегодня.

  -- Как утопленникам, -- согласился я.

  Леха от радости не мог произнести и слова, но присмотревшись, я понял, что он успел напиться.

  -- Лука, -- спросил я, когда мы отошли на пару шагов. - Чем обязаны своим освобождением?

  -- Ну во-первых, по старой памяти, -- он помолчал, словно припоминая наши приключения на Земле в канализационной системе Санкт-Петербурга, -- как-никак мы все еще друзья, а во-вторых... во-вторых... -- он многозначительно помолчал, -- контрразведка...

  Странное подозрение возникло у меня. Во-первых, мы никогда не были друзьями, а во-вторых, что-то он проникся странной любовью, чего раньше не замечалось. В чем же был его интерес?

  -- О-па! Так ты еще на Земле этим пробавлялся?! - воскликнул я.

  -- Много будешь знать, скоро состаришься, -- произнес он вполне миролюбиво.

  -- Вот почему тебе все время фартило! -- догадался я с немалой долей зависти. - А я-то думал, что тебе просто везет! А?!

  Когда-то рядом с ним я чувствовал себя полным ничтожеством, потому что Лука был заместителем главного редактора - Алфена, и самое главное, умел добывать информацию буквально из воздуха, что сделало его легендарным даже при жизни. Но Лука Федотов скромно держался на вторых ролях, предпочитая быть серым кардиналом при Алфене, который в свою очередь обладал прекрасными дипломатическими и административными способностями и умел отбивать все атаки в адрес газеты и ее сотрудников, а также улаживать конфликтные ситуации практически любого уровня.

  -- Ладно тебе, -- проявил скромность Лука, -- тебе тоже везло.

  -- В смысле? - спросил я не без тайной гордости.

  Услышать похвалу из уст самого Луки Федотова - это кое-что значило - хотя бы то, что во мне еще не умерло тщеславие.

  -- В бабоне...

  -- Подожди... подожди... -- снова изумился я. - Так это ты?! То-то я гляжу, знакомые черты. А ну?.. - я снял с него фуражку.

  И тогда я понял, почему не сразу узнал Луку в бабоне Троя. - теперь у него была другая прическа. Причем, насколько я помню, он всю жизнь маскировался под инфантильного юношу - носил волосы, которые падали на лоб в виде локонов, хотя эти локоны уже на Земле были седыми. Теперь же Лука был подстрижен по благородной армейской моде -- то есть бритые виски, бритый затылок, даже макушка была коротко стрижена, а вокруг нее оставлен венчик серебристых волос. Чуб выглядел, как клочок шерсти из драной кошки. Усы он тоже изменил, сделав их маленькими и аккуратными, как и у всех военных, как и у Федора Березина. Надо еще добавить, что с возрастом физиономия Луки заметно округлилась, появился второй подбородок, а глаза выцвели. К тому же я привык видеть Луку в его знаменитой марсианская шапочка под названием "карапуза", а теперь он предстал передо мной в офицерской фуражке с орлом, в соответствующей форме с позументами и в полковничьих погонах.

  -- С-с-с... -- приложил к губам палец Лука. - Потом расскажу.

  Он остался верен себе и явно не хотел выдавать никому, даже майору метаполиции ни толику своих секретов пребывания в бабоне Троя под личиной камена. Возможно, метаполиция не обладала такими возможностями и имела все основания для ревности.

  -- Вот это да! - воскликнул я. -- А как же... -- но вовремя прикусил язык.

  Я хотел спросить о том Луке, который погиб в высотке, и о том Луке, которого я видел в переулке. Но запихнул этот вопрос до поры до времени так глубоко внутрь себя, что на некоторое время забыл о нем.

  -- Не торопись задавать вопросы, которые могут тебе навредить, -- назидательно произнес Лука, тыча пальцем меня в грудь. И тут же признался: -- Впрочем, если бы не ты, я бы остался там навсегда. У меня не было никаких шансов - из сада нельзя было попасть в дом, а из дома сюда. Зато теперь на один вражеский бабон меньше.

  Позднее я понял, на что он намекал. Но ни о чем не решился спросить, кроме:

  -- А как же люди в подвалах? -- Их там из не меньше сотни!

  -- К сожалению, это издержки профессии, -- ответил Лука Федотов.

  Я понял, что живу в мире, где человеческая жизнь ценится не дороже бананов, которые произрастали в тропических садах бабона Троя.

  -- А теперь идемте, я кое-что вам покажу, -- сказал Лука, обращаясь не только ко мне, но и к Федору Березину, которому уже обработали и залепили рану пластырем, и к Лехе Круглову, который проявлял все признаки сильного опьянения и качался, как тростник под порывали ветра.

  Филенчатая дверь, в которую мы давеча ломились, была выбита. "Кальпа" уже проникла внутрь. Однако вместо длинной лестницы, ведущей наверх, и комнат с мертвецами, мы увидели помещение клуба "Африканда". Второй и третий этажи занимали клетки для стриптиза и площадки для музыкантов. Теперь же здесь, конечно, царил бардак. Сотрудники "кальпы" дисциплинировано расслаблялись только пивом.

  -- А где?.. - выказывая недоумение, вопрошал Леха Круглов. - Где?.. Жора!.. Жора-а-а!!! - звал он.

  -- Вот и весь бабон, -- констатировал Лука. - Вы уверены, что прошли этим путем?

  Почему он искал со мной встречи в "Астории", я так и не понял. Может, хотел сообщить, что вернулся на Марс? Но почему им тогда заинтересовался Жора Мамырин. Это так и осталось тайной. Одно несомненно, между ними была какая-то связь, о которой я догадался гораздо позднее.

  -- А были и другие? - в свою очередь спросил я.

  -- Э... хитрец, -- погрозил пальцем Лука.

  -- Мы шли к Жоре Мамырину, -- сказал я, -- и не знали другого хода, кроме официального.

  -- А я сразу все понял! - заявил Федор Березин. - Если бы не вы, -- он по-дружески обнял меня, -- они бы меня рано или поздно на крюк повесили.

  -- Вам здорово повезло, -- сказал Лука. -- Жора Мамырин - он же Мишка Кораллов, он же Джон Кебич, он же Владислав Полуэктов, и еще много-много имен и фамилий. Мы охотились за ним лет десять.

  -- А как вы вышли на него? - снова задал я некорректный вопрос.

  -- Это тайна. Немного помогли вы с Кругловым, немного повезло. В общем, операция прошла удачно.

  Между тем сотрудники кальпы минировали не только клуб и здание, но, как сказал Лука, и все кварталы до Гоголевского бульвара.

  Леха воспользовался суетой и залез в буфет, из которого вернулся, груженый алкоголем под самую ватерлинию. Одну из бутылок он опорожнил до половины, а другую прижимал в груди, как любимую женщину.

  -- Будете?.. - он сунул нам с Федором Березиным початую бутылку, а сам направился за новой.

  -- Леха, уходим, -- сказал я, направляясь к выходу.

  -- Ты что!.. Ребята!.. Я не могу это оставить!.. - он пьяным движением показал на витрину с напитками и полез прямо через стойку.

  Короче, мы с Федором силком вытащили его из буфета, где он хозяйничал, как слон в посудной лавке, что-то бормоча, рассуждая и с восторгом разглядывая незнакомые этикетки. Видно, Лехе нравилось вдыхать пары алкоголя, потому что его морда разгладилась и на ней исчезли следы тревоги от пребывания в бабоне.

  В машине Леха тут же уснул. Не успели мы доехать до казино на Новом Арбате, как кварталы словно поднялись в небо, а затем рухнули на город, испустив клубы пыли и дыма. Почему-то я был уверен, что таким способом было невозможно уничтожить бабон под названием Троя.