"Дмитрий Скирюк. Блюз черной собаки" - читать интересную книгу автора

Это нельзя объяснить, это просто сразу становится ясно. Это как откровение.
Б-бац! - и ты всё понял. Что тогда? Один махнёт рукой. Второй за что-нибудь
д-другое возьмётся. А третий подумает-подумает, потыкается носом и решает:
хватит жить. Всё равно ни хера не получается. На кой тогда?
- А почему не получается?
- А хрен его знает. Потому, что нот всего семь, или струн шесть, или
потому, что до тебя уже всё сделали... А м-может, потому, что это на фиг
никому не нужно.
- Что не нужно?
- Да всё не нужно... - Он махнул рукой.
- Погоди, погоди, - осадил его я. - Как так? Ты ж сам говорил, что у
Игната получалось. Они даже в Москву собирались ехать!
- Да не поедут они ни в какую М-мэ... Москву, - равнодушно сказал Сито
и потянулся за бутылкой. - А поедут, так ни фига не получится. К-кому они
там нужны? Будут играть в к-кабаке за харчи. Назови мне хоть одну известную
группу из Перми. Не можешь? Это п-потому, что в Перми нет хороших групп. А
знаешь, почему в Перми никогда не было и не будет нормального рок-н-ролла?
П-потому, что в этом городе н-никому ничего не нужно.
- Но у Игната получалось! - продолжал настаивать я.
- Да толку... - Ситников съёжился, будто из него выпустили воздух,
осунулся и погрустнел. - Один в поле не воин. У них у всех одна беда - они
сперва начинают бабки делить и только потом песни сочинять. Слушай, врач,
т-ты кем вообще работаешь, а?
- Фотографом. - Я указал подбородком на кофр.
- А т-твои фотографии тут многим нужны? П-пойми, ты ж не знаешь,
сколько музыкантов травится, спивается и с ума сходит, особенно
г-гитаристов...
- Да отчего гитаристов-то?
- Слушай, чувак, я наверняка не скажу, у каждого свои тараканы, -
резонно заметил Сито. - В каждой профессии есть свой бзик. Наверно, уже в
Египте была такая работа, от которой люди сходили с ума, т-только там это
по-другому называлось. Представь, сидит к-какой-нибудь мудак, день за днём
долбит в камне иероглифы, или воду черпает, или, там, мумии пеленает, потом
в один прекрасный день - раз! - и чокнулся. А с г-гитарой шутки плохи. Ей
надо душу продать, а иначе и начинать не стоит. Пока ты тренькаешь п-песни у
костра - это одно, а глубже нырнёшь - совсем другое. Знаешь, что это? - Он
тронул стоящую возле дивана гитару, и та отозвалась мягким звоном. - Это
жизнь. Шесть струн и двенадцать ладов. А между ними - вся жизнь.
Сито подержал стакан, подумал и очень осторожно поставил его обратно.
- Мне иногда кажется, что я вижу, к-кто чем кончит, - серьёзно сказал
он. - П-приходит ко мне пацан, ему т-тринадцать, он сидит, играет Цоя,
знаешь, морда такая серьёзная, одухот-творённая, поёт: "Белый сне-ег...
серый лё-о-од...", а я смотрю на него и думаю: блин, куда ж ты лезешь,
сопляк, ты же через год с моста сиганёшь, если играть не бросишь... Д-держи.
Я тоже взял стакан и вдруг задумался. Сказать, что разговор принял
странный оборот, значит ничего не сказать. Я посмотрел на занавешенное окно.
Вдруг дико захотелось посмотреть, как там, снаружи.
- А те... в которых ты это видишь, - вдруг спросил я, - их ты тоже
берёшься учить?
Сито помотал головой: