"Эдуард Мартинович Скобелев. Катастрофа" - читать интересную книгу автора

рытвины, камни, поваленные стволы деревьев, языки хлипкого черного болота.
Полумрак под сводами буйной растительности и безжалостные укусы комаров
угнетали меня: я даже пожалел, что отправился в путешествие.
Обещанный "мост через Покори" представлял из себя жерди бамбука,
связанные полосами луба, - самое шаткое сооружение, какое мне приходилось
встречать. Над стремниной зелено-желтой воды я испытал головокружение и
страх. Епископ Ламбрини довольно ловко перебрался через мост босиком, а
Лэмс переправился с лошадьми метров за триста вниз по реке.
С вершины голого, как плешь, холма взору открылись сплошные леса, над
которыми кое-где торчали безжизненные скалы. Я пал духом, не увидев
человеческого жилья, но епископ стал уверять, что до Канакипы осталось уже
не более часа пути.
Бодрость вернулась ко мне, когда мы добрались до огородов на выжженных
и выкорчеванных участках леса. Зная уже, что такое тропический лес, я с
уважением глядел на небольшие поля, издали походившие на колонию
муравейников.
- Посевы таро, - епископ ступил на участок, покопался в земле и
извлек, наконец, большой корень или клубень толщиною в пять-шесть
сантиметров и весом около килограмма...
Навстречу нам из лесу вышло несколько мужчин в набедренных повязках.
Кожа у них была цвета гречишного меда, волосы курчавые, но не столь мелко
закручены, как у темнокожих жителей Африки. Кажется, мужчины узнали Лэмса,
который объяснил им на пиджин, какие важные гости пожаловали в Канакипу.
Меланезийцы стали креститься, а один тотчас стрельнул в лес.
Мне показалось, что нас ведут не самой короткой дорогой. Я сказал об
этом епископу, успевшему облачиться в одежду, более соответствующую его
сану. Он подтвердил, что это действительно так: люди хотят дать время вождю
подготовиться к встрече. Иначе мы никого не найдем в Канакипе, добавил
епископ, все заняты работой, женщины на огородах, мужчины на рыбной ловле
или на расчистке новых участков.
И точно, вступив на поляну, где эвкалипты и пальмы окружали десятка
два хижин, мы увидели старуху, кучку голопузых детишек и собак, которые в
отличие от европейских не заливались глупым лаем. Чуть в стороне от хижин
под широкими листьями банана нежились, похрюкивая, серые, длиннорылые
свиньи. Возле них ходили мелкие куры.
Все хижины были на сваях - защита от проливных дождей и наводнений.
Бамбуковый настил на полуметровой высоте от земли покрывали панданусовые
циновки. Ими были завешены кое-где и стены хижин. Крыши двускатные,
тщательно и даже изящно обделанные пальмовыми листьями. Впрочем, я тотчас
же обнаружил современность, неуверенно потеснившую эпоху каменных топоров:
на одной из крыш жердины прижимали к пальмовым листьям большой кусок
полиэтиленовой пленки.
Появился вождь деревенской общины, пожилой, но все еще крепкий мужчина
по имени Огийя. Голову и шею его обрамляли голубые перламутровые бусы,
повязка на предплечье имела цвета национального флага, к кожаному поясу,
украшенному старинными монетами, были привязаны талисманы, похожие на
засушенных ящериц. Пояс поддерживал поношенные коричневые шорты. Вождь
выступал босиком.
После вопроса о делах в Куале Огийя осведомился о здоровье адмирала
Такибае, назвав его "нашим братом" и "большим человеком". На лице вождя