"Зигмунд Янович Скуинь. Нагота " - читать интересную книгу автора

выкинуть какой-нибудь финт, чтобы треск стоял, чтобы все ходуном ходило. Не
дурак был выпить, впрочем без излишеств. Манера разговаривать была у него
несколько развязная, но так он разговаривал со всеми - и с вышестоящими, и
нижестоящими. К работе относился безупречно, вкладывал душу и знания. Растил
трех дочерей, увлекался парусным спортом. В глубине души Сашинь, несомненно,
был энтузиастом, человеком увлекающимся и норовистым. Странно, что это
пришло мне в голову только сейчас.
Пушкунг встал, собрался уходить, но его немного смущал наш неоконченный
разговор, и он никак не мог решиться, как ему поступить.
- Ладно, Пушкунг, - сказал я, - идите, как-нибудь еще потолкуем.
Мы остались вдвоем с Сашинем. Тот трещал без умолку.
- В мире есть два гениальных изобретения. Бог создал женщину, чтобы
мужчина не скучал, а мужчина создал счетную машину, чтобы подсчитать,
сколько он за это богу задолжал.
- Сашинь, - прервал я его, - у меня к вам серьезный разговор по весьма
серьезному делу.
- Серьезный, несерьезный... Все зависит от того, с какой стороны
подойти.
Но я видел, слова мои вызвали в нем беспокойство. Глаза у Сашиня так и
забегали. Потом не выдержал, отвернулся.
Сказал ему примерно то же, что и Пушкунгу. Нет, он отнюдь не принял мои
слова с юмором или иронией, чего можно было ожидать от такого баламута. Не
выказал ни радости, ни облегчения, хотя, заслышав о "серьезном разговоре",
конечно же приготовился к чему-то неприятному. Для меня было полнейшей
неожиданностью, когда Сашинь ответил даже с какой-то совестливой робостью.
- О чем речь, - сказал он, - раз ты считаешь, что нужно.
- Но знай, работать придется почем зря.
- Ну что ж, поднатужимся.
Но понемногу Сашинь становился самим собой.
- Раз надо, значит, надо, - продолжал он с озорной усмешкой. - Мне
как-то на спор пришлось выпить две дюжины бутылок пива. За пять часов. На
пятьдесят пятой минуте пятого часа допивал последнюю. Запросто! Все глаза
вылупили - что теперь будет. А я встал и вышел с высоко поднятой головой.
Думаешь, от гордости? Черта с два. Наклонись я хоть чуточку, из меня бы
фонтаном хлынуло.
Его бодрячество казалось наигранным. Уж очень он старался и потому
хватал через край. Может, стыдился минуты недавней слабости.
Меня вызвал Лукянский. Всячески обхаживал, соловьем заливался. Такой
поворот на сто восемьдесят градусов можно было почувствовать еще в разговоре
по телефону, но, встретившись с глазу на глаз, я диву давался. С
распростертыми объятиями Лукянский вышел мне навстречу, долго тряс руку,
хлопал по плечу, расплывался в улыбке, расспрашивал о моем и женином
здоровье, толковал о погоде и рыбалке.
Тарантеллу своего доброжелательства он отплясывал со слоновьей грацией.
Это так ему не шло. Но он, видимо, твердо решил ослепить меня сердечностью
и, верный своему решению, обрушивал на меня свое благорасположение с
поразительным упорством.
Я с любопытством ждал, что будет дальше.
- Ох, чуть не забыл, - воскликнул Лукянский, что-то выхватывая из ящика
стола, - могу угостить тебя турецкими сигаретами.