"Зигмунд Янович Скуинь. Нагота " - читать интересную книгу автора

туи, Турлав еще подумал: вот подходящее место для какой-нибудь истории с
Шерлоком Холмсом! Прямо к забору подступал лес. Задуманный в английском
стиле двухэтажный особняк строился в тридцатые годы, вид он имел довольно
запущенный. Железная калитка оказалась запертой, с каменного столба на него
щерилась львиная морда, кнопка звонка находилась в разинутой львиной пасти.
Турлав уж было решил, что звонок не работает, когда колыхнулись занавески в
одном из окон верхнего этажа. Все же он был замечен, и не просто так, а
посредством позолоченного театрального бинокля. Немного погодя мелькнувшая в
окне голова, - теперь уже в сочетании с небольшим, подвижным телом -
предстала перед ним. Волосы, собранные в распадающийся пучок, обрамляли
наспех припудренное, веснушчатое личико, на котором с удивительным, почти
девичьим задором поблескивали чуть косящие черные глаза с перчинками
зрачков.
Певицу ему довелось видеть только на сцене, да еще на мутноватых
стародавних фотографиях. Казалось бы, женщина, стоявшая перед ним, никак не
могла быть той известной солисткой оперы; впрочем, твердой уверенности в том
не было.
- Моя фамилия Турлав. Альфред Турлав, - сказал он тогда, стараясь
придать своим словам вес и достоинство. Положение было довольно дурацкое. С
громким лаем, скаля зубы, вокруг него крутился рыжий пес.
- О-о-о, - радостно воскликнула женщина, подталкивая его в холл, -
сейчас доложу о вас. Муха! Да уймешься ты наконец! Совсем с тобой нет сладу!
Так как вы сказали, ваша фамилия - Турлав?
- Альфред Турлав.
- Это надо ж, стыд и срам. Фу, Муха, фу! А я - Тита Салиня. Вы, должно
быть, меня не знаете. Ты просто невежа, фу!
Наконец упрятав Муху за одну из дверей, Тита, приподняв подол платья,
взбежала вверх по навощенной дубовой лестнице.
На верхней площадке появилась особа среднего роста с замысловатой
прической. Теперь уж не оставалось сомнений, что это и есть Вилде-Межниеце
собственной персоной. На него был устремлен изучающий, несколько даже
удивленный взгляд, холодноватый. Само лицо пребывало как бы вне времени и
пространства - лицо неопределенного возраста, будто бы знакомое и вместе с
тем чужое. Потом он сообразил, что такое впечатление возникало от густого
слоя грима, который старая дама накладывала и в обычные дни, убираясь столь
же тщательно для встречи ненароком заглянувшего родственника, как и для
многолюдного театрального зала. Без грима мир был немыслим. Грим для нее был
то же самое, что скорлупа для рака. И кожа и панцирь одновременно.
Ему показалось, что сейчас грянет музыка и она запоет: поднялся
занавес, пахнуло сценой, музыканты поверх пюпитров внимательно следят за
дирижером, лишь его палочка пока еще сдерживает звуки, целое море звуков...
Это казалось вполне естественным. Куда естественней, чем, скажем,
предположение, будто она вышла поговорить с ним о квартире.
- Что вам угодно?
Спустившись на несколько ступенек, она остановилась. Такую мизансцену
он где-то уже видел: вас как бы встречают, держа, однако, на расстоянии.
Слова были сказаны негромко, но с такой чеканной дикцией, что их, наверно,
можно было расслышать и на улице.
- Молодой человек, я обращаюсь к вам!
Это помогло ему спуститься с облаков на землю. Он пришел в себя.