"Алексей Слаповский. День денег" - читать интересную книгу автора

профессии, потому что он действительно писатель, но кличку получил, когда
еще не был писателем: учительница химии однажды отобрала у него тетрадь со
словами: "Чего ты там все пишешь, писатель?" - а писал он продолжение
истории открытия Южного полюса, в которой Роберт Скотт не погибал, а
достигал полюса - и даже раньше Амундсена за счет смещения времени; класс
захохотал, тыча пальцами и крича: "Писатель!" - потому что писатель смешная
ведь профессия для детей, а учительница не знала, что угадала судьбу
Свинцитского, он выучился в Москве в Литературном институте на прозаика, но
в столице не прижился, вернулся в родной Саратов, преподавал в университете,
служил в Приволжском книжном издательстве, а потом, в рыночные времена,
нашел твердый заработок: сочинял для крупных издательств детективные,
любовные, фантастические и другие потребные издателям романы, которые
выпускались под чужими именами, подчас весьма популярными на книжном рынке
массовой литературы, для души же и вечности Свинцитский пишет настоящие
романы, художественные, но пока безуспешно: издательства коммерческие видят
в них переизбыток художественности, издательства престижно-элитарные
(которых практически нет) нагло - и наверняка не читая! - обвиняют,
наоборот, в недостатке художественности, толстые журналы ведут себя странно:
из "Нового мира" пришел ответ: "Хотелось бы чего-то такого же, но другими
словами", а из "Знамени": "Хотелось бы такими же словами, но чего-то
другого"; при этом жена Свинцитского Иоланта (это ее настоящее имя, даденное
ей отцом-железнодорожником, тендеровщиком, любившим классическую музыку, но
не слухом, а воображением, потому что он признавался, что в производственном
шуме ему слышатся скрипки и флейты, но потом стало, видимо, слышаться что-то
иное: на глазах многих людей он крикнул кому-то: "Иду!" - и шагнул с крыши
вагона в пустоту, наполненную рельсами, шпалами, гравием и другими
убийственно жесткими предметами), - так вот, Иоланта, или по-домашнему Иола,
верит в Свинцитского и велит верить детям, близнецам Люде и Оле, и те верили
до пятнадцати лет, а потом перестали, потому что бросили к этому возрасту
верить во что бы то ни было на свете вообще, и Иоланта осталась одна в своей
вере, так как уже и сам Свинцитский давно не верит в себя и уговаривает жену
довольствоваться заработком, который дают романы-поделки, но она, едва он
выполнит и сдаст подневольный заказ, тут же спрашивает, как продвигается
очередной художественный текст, с таким нетерпением и предвкушением, что у
Свинцитского слезы в душе наворачиваются, и он, случается, не выдерживает и
запивает на несколько дней, после чего тяжко мучается и морально, и
физически.
Писатель проснулся в то же время, что Змей и Парфен, но еще позже:
около одиннадцати. Верней, он очнулся первый раз часов в шесть, открыл
глаза, испугался жизни и себя в ней и тут же зажмурился и постарался опять
заснуть, что ему не сразу, но удалось. Вторичное пробуждение облегчения не
принесло: он понял, что у него не просто похмелье, а похмелье запойное,
непереносимое, когда не столько боли физические мучают, а вся душа горит и
требует.
Тенью мелькнула Иола.
Он шевельнул головой, чтобы жена поняла, что он не спит.
Она поняла и вошла.
- Я бы помогла, - сказала Иола. - Но ты же знаешь, у нас пусто.
Он знал. Деньги за последний эротический триллер потрачены две недели
назад, а новый заказ еще не выполнен, Иолу же, служащую в городской детской