"Алексей Слаповский. Победительница" - читать интересную книгу автора

Вернее, неудобства. Тогда еще не знали, что через сотню лет все вернется,
что отправлять свои естественные нужды будут вне жилья, но не в специальных
строениях, а где придется, часто среди голого пространства, не стесняясь
присутствием посторонних, - этому научились еще в конце прошлого века.
В общем, мы жили скудно, бедно, но я была не несчастной, скорее
наоборот, любила свою семью, своих родителей, добрых, хороших, хоть и не
пассионарных людей. Иногда, правда, чувствовала себя достойной лучшей
участи - возможно, от моей врожденной тяги к прекрасному. Одно посещение
того же туалета тяжело действовало на мою эмоциональную сферу, особенно
вечером, когда (насекомые, не помню названия, кровососущие и жужжащие, они
давно вымерли: почти некого сосать и некому досаждать жужжанием, о котором
сейчас старожилы вспоминают как о райской музыке) жалили в открытые участки
кожи и портили гладкость эпителия, которым я всегда гордилась. Зимой еще
хуже, потому что холодно, образуется наледь и рискуешь упасть в дыру.
Но летом иногда у нас было хорошо: расцветали цветы, покрывались
листьями деревья, воздух казался чистым и пахучим, если ветер не со стороны
туалета. Однако выяснилось, что с этим надо будет расстаться. На месте
нашего и других маленьких домов наметили построить большой дом. Это хорошо,
но нам предлагали в виде иЎГеГї7 только плохие, крохотные жилые ячейки, это
не устраивало отца и мать. Других жителей тоже, хотя все-таки кто-то
согласился и съехал, говоря, что могут и ничего не дать. Я не понимала, как
это возможно. И вдруг однажды ночью в нашем поселке произошел огонь. Мы
спаслись с минимальным количеством вещей. И вынуждены были поселиться в
предложенном нам двухкомнатном помещении, где мы с сестрой и младшим братом
притеснились вместе.
Мама была всегда озабочена, а отец не унывал. Он сердился на
окружающее, но сердился весело, каждый вечер нейтрализуя ситуацию алкоголем.
Мама говорила ему, что вместо этого он мог бы найти вторую работу, папа
отвечал, что вторая работа - это так же глупо, как вторая жизнь: надо одну
прожить достойно.
- И ты считаешь, что живешь ее достойно? - спрашивала мама.
- Более чем, - отвечал папа.
Мы любили его за то, что он нас любил, а мной восхищался за мою
редкостную красоту, хотя старался не выделять меня, чтобы не было обидно
Денису и Ларисе, которая тоже была вполне красивой девушкой.
Мне нравилось учиться в школе, хотя мешал с детства агрессивный интерес
ко мне мальчиков. Но я овниманивалась учебой и старалась не замечать.
Подруги с наступлением половой зрелости начинали отвечать мальчикам, то есть
уже подросткам и юношам, взаимностью в той или иной мере, но мне это
казалось смешно. Они мазали себе глаза черным, губы красным, старались
одеждой и другими способами подчеркнуть свою привлекательность, я понимала,
что это естественно, что это вытекает из законов природы, но все равно мне
это казалось каким-то глупым - постоянно хвалиться собой и чувствовать себя
на бесконечной (место, где много и напоказ торгуют). Я не стремилась слишком
красиво одеться и показать свои части тела, Лара порицала меня и говорила,
что я не умею себя подать. Я отвечала, что я не какое-то блюдо, чтобы себя
подавать. Она смеялась и говорила, что жизнь женщины - это выставка-продажа,
что бы там ни говорили феминистки, это вечный бой за лучшего мужчину и
лучшее место под солнцем.
- В таком случае я не хочу быть женщиной, - сказала я, рассердившись. И