"Лев Исаевич Славин. Гамбург - Америка линия" - читать интересную книгу автора

Он действительно считал ее глупой, - тогда как нервы ее, не испытывая
постоянного раздражения, пришли впервые в ее жизни в состояние покоя.
Наступила приятная тупость.
Пише с удовольствием слушал, когда Мицци вдруг принималась описывать
ему его собственную наружность.
- Рассказать тебе, какой ты? - начинала она.
По-видимому, ей иногда казалось, что он маленький мальчик, ее сынок. В
движениях ее ладони, когда она его гладила, было что-то бесконечно ласковое,
усыпительное. Она считала, что Пише не использует своей красоты.
- Ты красив, да. Но ты мог бы быть еще красивее. Ты горбишься. Я знала
парней, которые никогда не морщили лоб.
Было видно, что она сильно к нему привязалась. Все чаще стояли у нее на
глазах слезы нежности, грустные слезы короткого счастья, когда она смотрела
на Пише.
Она скрывала их. К числу ее немногих коренных убеждений принадлежало
то, что женщина должна быть веселой, если она хочет удержать мужчину.
И все же тяжесть любви постепенно искажала ее добрый характер. Она
придиралась к своему любовнику. Она досаждала ему упреками. Такой любовью
Пише мог бы восхищаться, только читая о ней в книге.
Иногда вечером показывали фильмы: "Маленькую фермершу" с Дороти Уолф,
"Дочь Пиомаре" с Гвендо-лен Лиер.
В центре каждого фильма стояла американская девушка, пепельноволосая,
наряженная в последние выдумки Парижа, - пленительное существо, истый кумир
толп, - скользившая по экрану с такой легкостью, что не оставалось никаких
сомнений, что жизнь ее сплошной праздник. Пише пожимал плечами.
- Неплохой способ усыплять классовую бдительность! - бормотал он,
оглядывая зрительный зал, наполненный лакеями и матросами.
Одинокий мальчик вслух комментировал поступки и наряды красавиц.
В антракте Пише посмотрел на Мицци. Она плакала.
- В чем дело? - сказал он тоном, который показывал, что он не одобряет
такого рода чувствительность.
Они вышли на палубу.
Она не хотела говорить.
- Тебе это покажется глупым...
Но потом сказала:
- Мне грустно было смотреть на всех этих Дороти Уолф и Гвендолен Лиер.
Вот, может быть, я буду получать долларов пятьдесят, спасибо тебе. Но это
значит - прощай экран. Я всю жизнь мечтала стать киноактрисой...
- Боже мой, - воскликнул Пише, искренне пораженный, - ты помнишь моего
гамбургского приятеля, которому ты еще так понравилась?
- Этот маленький? - сказала Мицци, скроив презрительную мину. - С
еврейским лицом?
- Ну да! Это же был Чарли Чаплин. И добряк Пише посмотрел на Мицци с
сожалением и любопытством.
- Ты ему здорово нравилась, - прибавил он.
У Мицци сделалось растерянное лицо.
- Это еще ничего не значит, - пробормотала она.
Пише поднял голову и свистнул с видом: вы можете отказывать мне в чем
угодно, но позвольте мне знать то, что я знаю.
И он стал ей описывать карьеры прославленных кинозвезд.