"Ольга Славникова. Один в зеркале" - читать интересную книгу автора

лишнего, сойдется в единый вывод - и будет странно, как это раньше глаза не
видели очевидного.
Были времена, когда не только свои, но и чужие работы, попадавшиеся в
сборниках между скучных, как доклады, целым президиумом авторов подписанных
статей, казались Антонову живыми. Пристрастно исследуя находку - четыре-пять
листочков где-нибудь в конце кривовато, чуть ли не по тексту, прошитой
тетрадки, - Антонов переживал, одновременно с чтением, процесс ее создания,
как если бы автор был вторым антоновским "я". Он чувствовал отзывы
авторского восторга там, где хорошо заряженная мысль внезапно поражала цель,
и порою усыновлял чужие работы, как, должно быть, поэты усыновляют и
бормочут на ходу чужие стихи. Изредка случалось так, что незнакомый
новосибирец или москвич внезапно приближался к его, Антонова, неогороженной
территории: эта встреча в многомерных дебрях, жарко освещенных настольной
лампой, иногда служила неопубликованному и потому невидимому Антонову
косвенной помощью. Путь незнакомца среди математических растений,
заряженных, как ружья выстрелами, возможностями роста, показывал ему
несколько важных позиций, откуда он мог по-новому посмотреть на проблему.
Чтобы читать зарубежную периодику, сильно отличавшуюся атласными обложками
от отечественных сборников, одетых в грубое белье, Антонов частично освоил
английский (кандидатский минимум, сданный на "отлично", оставил в его
распоряжении одни окаменелости, а о школьных, тоже "пятерочных" запасах
лживого "англ. яза", жуткой помеси советской газеты с букварем, лучше было
не вспоминать). Неважно знакомый со многими разделами своей науки, Антонов
заносчиво воображал, что современная математика не так уж далеко ушла от
университетского курса, представлявшего ее законы чем-то вроде заводного
механизма, встроенного, точно в игрушку, в каждый материальный предмет.
Антонову мнилось, будто черта, которую его усилиями вот-вот пересечет
математическая наука, такая же радикальная, как и черта между живой и
неживой материей, - впрочем, материя как таковая редела и исчезала в понятии
бесконечно малого, асфальт из элементарных частиц расступался под подошвой,
поглощая ботинок, и пишущая рука погружалась в письменный стол, будто в
ванну с плавающим бельем почерканных бумаг. Несмотря на нынешний застой,
Антонов верил в будущий триумф. В иные длинные минуты он неотвязно слышал
ритм результата, мычал его по слогам, осязал пустой щепотью дробную работу
мелка по доске, на которой он буквально несколькими ударами набросает
формулу и обернется к коллегам, машинально положив мелок в карман пиджака.


III

Кандидатская у Антонова выскочила сама собой, как продолжение диплома,
дополненного несколькими главками, не столько существенными, сколько
остроумными, - а Вика в том сыром, как старый холодильник, феврале срезала
косу и получила паспорт. Тогда у Антонова была другая женщина - старше на
два года и выше на два сантиметра, с широким, всегда блестевшим белым лбом и
гладко зачесанными медными волосами, дававшими, точно обмотка
трансформаторной катушки, угловатый правильный отлив. Антонова странно
привлекало противоречие между ее тяжелой, забирающей влево походкой и
легкостью больших, приятно пахнувших рук, которыми она невесомо касалась
собранной на кафедре чумазой чайной утвари, клавиш компьютера, нежно, как он