"Ольга Славникова. Один в зеркале" - читать интересную книгу автора

подоконнике напоминали китайские иероглифы. Морщась, Антонов потянул
портьеру, зацепившуюся за кактус; строго придерживаясь к Вике геометрической
спиной своего превосходного пиджака в полоску (не защищавшего, впрочем, от
жаркого зуда между лопатками), он прошел в неосвещенную спальню, немного
постоял, глядя сквозь собственный темный, манекенный силуэт на улицу, где в
соседнем доме пара окон желтела, будто застежки на портфеле, и горели
ночными соблазнами коммерческие киоски, числом напоминавшие гаражи. Потом
Антонов все проделал аккуратно: задернул, поправил, зажег прикроватную
лампочку в шелковом чепце, повесил на плечики костюм с безупречными елочками
швов. У него разрывалось сердце, поэтому он постарался по крайней мере не
порвать тесноватую и очень тонкую рубашку, зная уже, насколько бессмысленно
выражать через что-то внешнее свои настоящие чувства. Переодевшись в
домашнее трико, он вернулся в большую комнату: вывернутый жакетик, похожий
на освежеванную заячью тушку, валялся на полу, а Вика, полусъехав, сидела на
диване и пыталась закинуть ногу на ногу, виляя на каблуке, что странно
напоминало попытку взобраться на лошадь. Ее глаза, раскрашенные будто
елочные игрушки, совершенно слипались, лиловая помада с серебром, красоты
которой Антонов не понимал, была размазана по подбородку; увидав у нее под
рукою на тумбочке мутную рюмку и полупустую бутылку коньяку, которая с утра
была не распечатана, Антонов понял, что Вика абсолютно пьяна. Собственно,
все проходило нормально: они без приключений вернулись с вечеринки и были в
собственной своей квартире, где прожили уже полтора счастливых года; то был
укрепленный семейный остров среди недавно переименованного города, место,
где хранилась их новая одежда и где они иногда натыкались друг на друга, от
неожиданности обнимаясь в напрасном усилии заполнить пустоту.
История, которую я собираюсь рассказать, случилась в действительности -
с людьми, мало мне знакомыми и не сумевшими выразить собою суть
произошедшего. Собственно, так они все и восприняли: как совершенно чужое,
но свалившееся почему-то на них. Женщина, названная Викой, была лет примерно
на десять старше героини, имела толстый нос-грибок и страшноватые навыкате
глаза под нарисованными тоненькими бровками; мужу она изменяла спокойно, со
знанием дела, полагая это частью своих коммерческих контактов. Впрочем,
никто не мог, как это всегда бывает в реальной жизни, засвидетельствовать с
точностью факта измен, происходивших за горизонтом видимого - всей этой
суеты с накладными и наличностью в полиэтиленовых мешках, разъездов на
груженных товаром "чебурашках", куда псевдо-Вика мостилась задом, будто на
качели, и потом каким-то ловким поворотом подбирала в кабину полные ноги в
тугих коротких сапожках. Помню эти сапожки на стесанных о землю каблуках,
морщинистые и остроносые, "производство Италия", но видом совершенно
азиатские; помню замерзшую пухлую руку, большой, глупо-радостный перстень с
рубином, похожий на конфету в развернутом фантике, на разгрызенный
пушкинской белкой золотой орех. Почему-то этот перстень, пускавший солнечных
зайцев, когда псевдо-Вика тыкала ногтем в кнопочки калькулятора, вызывает
теперь саднящую грусть; говорят, накануне того, как с нею случилось
несчастье, у нее вильнул наточенный кухонный нож и рассек ей указательный
палец вдоль, будто рыбье брюхо. В памяти моей вокруг псевдо-Вики всегда
двадцатиградусный холод, всегда зима, похожая на пустую белую ванну с
резкой, исходящей паром струей кипятку; все бесплотно и дымно в морозном
тумане, перспектива улицы сияет, будто выставка сантехники, псевдо-Вика,
похожая в меховом жакете на ежика, бежит от подвального склада к