"Посланники Великого Альмы (Книга 2)" - читать интересную книгу автора (Нестеров Михаил)

Глава I

Вашингтон, штат Виржиния, MCC,[1] 25 сентября, 2004 год.

Заключенный под номером 40811572 только что вышел из душа и протопал мокрыми сланцами по коридору. Войдя в свою камеру, он аккуратно повесил полотенце на спинку кровати, подошел к встроенному в настенный шкаф зеркалу и придирчиво оглядел себя: лицо интеллектуала с морщинистым лбом и коротким подбородком. Неторопливо водя расческой по волосам, он зачесал их назад, затем маленькими ножницами подравнял седые усы. Потом ещё раз близоруко осмотрел себя в зеркале и, оставшись довольным своим видом, неторопливо стал надевать коричневую тюремную рубашку.

На 11.30 у него было назначено очередное свидание. И хотя заключенным положено три свидания в неделю, он пользовался своими правами намного реже: за этот месяц это было второе.

Его сосед по камере чернокожий мусульманин Джафар смотрел телевизор. На его коленях лежала Книга Гиннеса, открытая на разделе об убийствах. Но имени Джафара там не было. Наоборот, он боялся, что вскоре попадет туда. Джафар выучил наизусть один из подразделов и покрывался серыми пятнами, когда представлял себе лицо незнакомого Д.Л.Эванса. Эванса приговорили к казни на электрическом стуле и подали заряд около двух тысяч вольт. Ремни, которыми он был привязан, лопнули, кожа на теле начала тлеть, но сердце ещё билось. Через несколько минут подали второй разряд — Эванс, порядком обгоревший, был все ещё жив. И только третий электрический заряд, который с момента подачи первого был произведен спустя пятнадцать минут, оказался действительно последним.

И если Джафара вдруг разбудить среди ночи и спросить, кто такой Вильям Вэндивер, он без запинки отрапортует, что тот рекордсмен мира: чтобы убить его, ток к телу бедняги подавали пять раз.

Джафар не хотел стать рекордсменом, он постоянно надоедал своему соседу вопросами о казнях на электрическом стуле, знал его устройство лучше самого изобретателя… Его сосед в основном молчал, он ухмылялся в седые усы и думал, что беспокойному узнику смерть от поражения током не грозит: Джафар ещё до суда свихнется окончательно и встретит свой конец в смирительной рубашке. А сам он тоже не намерен ждать суда. Все это время, а прошел почти год, как его поместили в следственный изолятор, он ждал освобождения. Но не от судьи и дюжины присяжных, а от своих братьев. Ему готовили побег.

Вот-вот уже должен был «сломаться» на деньги служащий тюрьмы, но он слишком долго «ломался» и всегда по одной причине: деньги. Переговоры с ним велись уже в третий раз, и трижды он требовал повысить ставку, а заключенному под номером 40811572 приходилось тянуть время. После очередного отказа служащего он брал на себя очередную вину. Дело уходило на доследование, а заключенный оставался в тюрьме.

Тут, в следственном изоляторе, был шанс для побега, а после перевода в тюрьму для осужденных этот шанс пропадал. Пришлось бы отрабатывать новые варианты, снова идти на подкуп офицеров уже другой тюрьмы или разрешить этот вопрос более радикальным и привычным способом. А время на месте не стоит, оно неумолимо уходит; а впереди столько дел.

Джафар переключил телевизор на программу новостей. Основной блок уже закончился, и сейчас шла ненавистная реклама. Следующий канал был польского вещания. За ним последовал ещё один, еще, пока на экране не замелькали черные лица. Джафар успокоился и стал нервно смотреть; Книга Гиннеса по-прежнему на коленях.

Это был канал вещания для бразильцев, проживающих в Соединенных Штатах. Показывали просторный и светлый зал, где экспонировались золотые статуи и украшения древнего индейского народа. Чернокожий арестант не понимал ведущего программы, говорившего на португальском языке, но обилие золота приковало его взгляд к телевизору.

Сосед Джафара довольно терпеливо сносил беспокойный характер сокамерника. Он посмотрел на наручные часы: 11.20. Через несколько минут его должны позвать на свидание. Может, в этот раз он услышит обнадеживающие новости. Он давно был готов к побегу. Но все же ему предстоит сладко вздрогнуть и насладиться тем мигом, чтобы потом, на свободе, вспоминать именно его — не сам нервный, но радостно будоражащий кровь этап побега, а стремительное падение сердца: «Завтра».

Сейчас его сердце билось в груди быстрее обычного, щеки слегка зажгло. "Неужели этот день настал?" — думал он, снова подходя к зеркалу.

Да, румянец, так давно не дававший о себе знать, отчетливыми кругами проявился на его щеках.

Заключенный снял со спинки кровати влажное полотенце и приложил к лицу. Даже своим он не должен показать своей возбужденности.

Чтобы отвлечься от собственных мыслей, он, бросая короткие взгляды на часы, составил компанию Джафару.

Сейчас на экране телевизора показывали взволнованную толпу экскурсантов. Было видно, что оператор с камерой, ведомый репортером, с трудом преодолевает живую преграду. Но вот они разорвали цепочку людей, и в кадре крупным планом появилось горящее лицо молодой женщины. Щеки её пылали, глаза источали невероятное возбуждение. Оператор убрал увеличение, и теперь женщина оказалась в кадре целиком. Она стояла на коленях, молитвенно сложив на груди руки, а перед ней на небольшом каменном постаменте стоял уродливый серебристый идол с растопыренными пальцами. Казалось, идол и женщина сжигают друг друга глазами.

Оператор продолжал смещаться, поймав в объектив высокого сухопарого мужчину. Тот пытался поднять девушку с пола, но все его попытки были тщетными. Она словно приросла коленями к полу, а неистовым взглядом — к выпуклым очам идола.

Все это напомнило заключенному сцену из очередной бразильской мыльной оперы, даже лица этих двух людей были ему знакомы. Несомненно, где-то он их видел. Особенно девушка привлекла его внимание: длинные темные волосы, пронзительные голубые глаза и тонкие руки, покоящиеся сейчас на плечах. Она казалась хрупкой, но заключенный знал, что это не так.

Где он мог её видеть? Он более внимательно вгляделся в её глаза и на мгновение зажмурился. Ее взгляд. На экране телевизора он был неистовым, а раньше он встречал его холодным и насмешливым. И волосы. Тогда она была блондинкой, волосы её чернели только у самых корней. Память сработала моментально: Памела О'Нили. И тут же голос охранника, открывшего дверь камеры:

— Кирим Сужди, к вам посетитель.

Бразилия, г. Белен, 25 сентября

Музей имени Эмилио Гоэльди гудел, как растревоженный улей. Многочисленная толпа, скопившаяся в центральном зале, постепенно стала редеть. Но ещё долгое время посетители музея оглядывались на постамент с серебристым идолом. Титановая табличка на постаменте гласила: АЛЬМА. БОГ ИНДЕЙСКОГО ПЛЕМЕНИ АЛЬМАЕКОВ.

Несколько минут назад возле идола стояли шесть человек. Пожилая пара из Англии, заплатив в кассе за разрешение вести в музее съемку, передавала видеокамеру друг другу, чтобы навечно запечатлеть себя рядом с индейским богом. Около них пристроились четверо подростков, роняющих на идеально чистый паркет капли подтаявшего мороженного. Основная же часть экскурсантов скопилась возле четырнадцати золотых изваяний. От скульптур их отделял канат с чехлом из красного панбархата и острые взгляды пяти охранников в полувоенной форме.

Служащая музея уже собиралась высказать недовольство относительно молодых людей, которые, несмотря на строжайший запрет, каким-то образом сумели пронести в музей мороженое, но внезапное появление директора музея Сильвио Мелу остановило её. Она быстро сообразила, что доктор Мелу может подумать, будто она следит за порядком только в присутствии руководства музея: директора не было, и все было тихо, директор появился — и тут же прозвучит её карающий голос. Поэтому она благоразумно осталась на месте.

Сильвио Мелу подошел к идолу в сопровождении двух человек. Его стремительные движения и особенно прическа под Эйнштейна за милю выдавали в нем ученого. А так как на нем был довольно небрежно завязан галстук, а рука с пожелтевшими кончиками пальцев воровски прятала дымящуюся сигарету, то даже неискушенному он виделся именно директором музея.

Пожилая пара очень громко и почему-то по-немецки поздоровалась с директором и уступила ему место возле идола.

Сильвио даже рта не успел открыть, как его спутница, внезапно побледнев и воздев руки к небу, упала перед идолом на колени. Ее мертвенная бледность сменилась ярким румянцем.

Привлеченные необычным поведением молодой женщины к идолу быстро подтянулись толпы любопытствующих. Сегодня был третий день выставки предметов народа альмаеков, и репортеров оказалось всего двое, но они мгновенно оказались рядом.

— Лори, я прошу тебя, — полковник Кертис пытался поднять её с колен. Нечто подобное он предвидел, принимая от Ричарда Харлана приглашение на открытие выставки. "Мой друг Сильвио Мелу встретит вас", — сказал археолог при очередной встрече в доме полковника. За последние несколько месяцев он раз десять-двенадцать посещал жаркий Эверглейдс и встречался с «амазонками», требуя от них полной информации о племени альмаеков. Кертис принял предложение профессора не очень охотно, в пору было отказаться, но он все же надеялся, что сумеет каким-то образом удержать Лори. Однако даже не мог представить себе, насколько сильны в ней были религиозные чувства. Они не притупились даже за то довольно продолжительное время, что они жили вместе в одном доме.

Конори по характеру оказалась домоседкой. Вначале боязливо, а потом постепенно привыкая к окружающему её со всех сторон необычному и удивительному миру, она не то чтобы приняла его, а как-то смирилась. И сам Кертис из состояния легкого помешательства вместе с Конори переходил в состояние нормальное. Но это с его точки зрения. А вот с Конори все происходило наоборот. Она нормальное состояние меняла на совсем уж непонятное, отчего, как и Кертис первое время, чувствовала себя на грани безумия. И где-то в середине этих состояний они все же сошлись. Конори уже давно перестала бояться легкого шума бытовых приборов, глаза её приобретали нормальную величину, когда Кертис сажал её в машину и возил по городу. Чего не скажешь о первых днях. Внутренне полковник метался подобно дикому зверю, называя дочь то настоящим именем, то сбиваясь на её родное — Конори. Точку в этом деле поставила Джулия и Сара. Они в первый же вечер после возвращения из Гейнсвила усадили Конори напротив себя и очень серьезно с ней говорили. Даже жестко. "Ты теперь — Лори, — сказала девушке Сара. Альме угодно было оставить тебя здесь. Ты не должна перечить ему. Ты должна говорить. Обет с тебя снимается ав-то-ма-ти-чес-ки. Гит?[2]"

И Конори произнесла тогда первое слово, нарушая или снимая с себя обет молчания. Это слово удивительным образом совпадало с еврейским и имело то же значение.

— Гит, — сказала она. И попробовала на звук другое, смысл которого не поняла, прозвучавшее для неё из уст Сары освобождающе: Ав-то-ма-ти-чес-ки, — робко и медленно произнесла она.

Этим словом она влилась в незнакомый для неё мир. Влилась, принимая новое имя и другую внешностью. Потому что так было угодно Альме.

— Лори, пожалуйста… — Полковник продолжал уговаривать дочь, догадавшись, наконец, встать между ней и видеокамерой. — Пойдем отсюда. Я обещаю, что мы вернемся. — Он нашел глазами Мелу. — Я же говорил, что нужно было прийти сюда после закрытия. — Его голос прозвучал недовольно. Но он все же догадался извиниться перед профессором.

— Не беспокойтесь, — мягко произнес Сильвио. — Пройдемте в мой кабинет.

Он взял Лори под другую руку, и они, чувствуя на спинах прилипчивые взгляды экскурсантов, торопливо покинули центральный зал.

Кабинет Сильвио Мелу был тесным, его загромождали различные экспонаты, над которыми он в данное время работал. Лори усадили в кресло хозяина, Ричард сел рядом. Мелу достал из холодильника холодный сок и предложил гостье.

Лори довольно быстро успокоилась.

— Тебе лучше? — спросил Кертис и перевел взгляд на директора музея.?Пожалуй, нам нет смысла оставаться здесь дольше.

— Тогда, может, я отвезу вас к себе домой?

— Да, профессор, я вынужден попросить вас об этом. Но только для того, чтобы мы смогли забрать свои вещи.

Мелу не удивился. Теперь не удивился. После того как Ричард Харлан отрекомендовал отца с дочерью как своих близких друзей и тут же умчался в Нью-Йорк, Сильвио уже ничему не удивлялся. Потому что, черт возьми, это была очень странная пара! Сам Кертис, да и Харлан тоже объясняли чудаковатое выражение глаз девушки её болезнью. Действительно, она очень плохо, как-то примитивно и медленно говорила по-английски, перед тем как ответить, долго взвешивала самые элементарные фразы.

"Она перенесла очень серьезную душевную травму, — объяснил Кертис. Моя дочь больна и в двадцать семь лет вынуждена заново учиться говорить".

Харлан подтверждал слова приятеля так упорно, как это делают, когда вынуждены убедить собеседника в заведомой лжи. И глаза у него были точь-в-точь, как у дочери Кертиса — малость чудаковатые.

Они приобрели такое выражение, когда Ричард Харлан обнаружил у водопада захоронение сокровищ, а перед этим таинственно пропал. Сам Сильвио, помогая старому товарищу, вынужден был две недели жить в гостинице под Вашингтоном. Когда наконец офицер ЦРУ Челси Филд разрешил ему уехать в Бразилию, оказалось, что Харлан уже три дня работает на новом месте и успел найти тайник. На вопросы Мелу "Где ты был, Ричард?", "Кто тебя похитил?" и даже "Как с тобой обращались?" тот отвечал тем самым чудаковатым взглядом и совершенно однозначно: "Пока я не могу тебе сказать об этом". И добавлял: "Извини, Сильвио, большое тебе спасибо".

Да, конечно, оправдывал его поведение Мелу: ЦРУ — эти буковки все объясняют. Но все же какие там люди, вспоминал он: умные, вежливые, чуткие! Они и ему мягко посоветовали не распространяться. "Как можно!" — клятвенно пообещал он капитану Филду.

Конечно же, бразилец принял объяснения о болезни дочери Кертиса — как не принять, когда это написано на её лице, лице с выражением семилетней девочки. И вот, несколько минут назад она, увидев идола, упала перед ним на колени. Мелу, мягко говоря, опешил и хотел спросить у Кертиса прямо: где вы её откопали? Именно так — откопали. Потому что создавалось неприятное впечатление, что её в семилетнем возрасте посадили в пещеру и выпустили спустя двадцать лет. Такое определение пришло к бразильцу интуитивно, и он уже не мог освободиться от него; напротив, чем больше он наблюдал за Кертисом и девушкой, тем больше убеждался в правоте своего внезапного вывода. Еще немного, думал Сильвио, и истина откроется мне. Что делать, на данном этапе он мыслил категориями ученого-археолога.

— Так вы хотите уехать? — Мелу прикурил новую сигарету от старой, докуренной почти до фильтра.

— Да, вы же видите её состояние.

Профессор затушил старую сигарету в пепельнице и вытер пальцы о лацкан пиджака.

— Я, понимаю, и мне будет неуютно в душе, когда вы уедете.

— Почему?

— Из-за состояния вашей дочери. Вы могли бы день-два погостить у меня, дождаться какого-то относительного спокойствия, равновесия в состоянии девушки. Я же не знаю причин, которые нанесли ей травму. Думаю, вам не стоит торопиться с отъездом, и мои чисто эгоистические эмоции в расчет прошу не брать.

— Нет, Сильвио, благодарю вас, но мы сегодня же ночью улетаем во Флориду.

— В таком случае оставьте мне хотя бы номер вашего телефона, чтобы я смог справиться о здоровье Лори.

Кертис несколько секунд думал, прежде чем набросать на листке бумаги номер своего домашнего телефона.

— Звоните, профессор, буду рад услышать ваш голос.

Мелу хитровато прищурился.

— Так ли?

— Если честно, то сам я бы никогда не позвонил, а вы, надеюсь, позвоните.

В словах полковника Мелу не обнаружил подтекста, это прозвучало не как отповедь, но в самой интонации было что-то законченное. Законченное корректно: полковник оставил свой номер телефона.

"Пожалуй, основу его работы составляет дипломатия", — решил про себя Мелу, не пытавшийся за два дня выяснить профессию Кертиса.

Вашингтон

Охранник следственного изолятора долго изучал паспорт гражданина Ливана, переводя взгляд с фотографии на смуглое лицо посетителя. Наконец он кивнул и знаком указал на стол возле рентгеновской установки и детектора металла.

— Все из карманов на стол, включая сигареты.

Посетитель положил на стол бумажник в кожаном переплете.

— Это все? — Тюремщик послал на него испытующий взгляд. Потом вынул из ящика стола бланк спецформы и вписал туда фамилию посетителя: Салех Азиз. Заполняя бланк, он спросил: — ?Вы не проносите в тюрьму оружие, наркотики, слесарные инструменты, еду?

Азиз ответил отрицательно.

— Распишитесь, — потребовал охранник, указывая в бланке на два места. Он сверился с подписью посетителя в паспорте и положил его вещи в личный сейф. Затем сделал жест в сторону рамки металлоискателя: — Пройдите, пожалуйста.

Салех выполнил указание, принял ключ от сейфа и покорно ожидал окончания довольно утомительной процедуры проверки. Охранник тем временем передал сообщение по рации. Через несколько секунд открылась дверь, ведущая из «привратной» к широкой лестнице, и посетителя встретил двухметровый гигант-негр. Он сделал на правой руке Салеха невидимый невооруженному глазу оттиск печати и вызвал напарника. Уже третий по счету служащий следственного изолятора с кольтом у пояса и дубинкой в руке попросил Азиза не торопиться и следовать рядом.

— ?Мы на втором этаже, — передавал он по рации. — Прошли пролет, поднимаемся на третий этаж. Встречайте.

Четвертый охранник с биркой на кармашке "Том Копала" поджидал их возле металлической дери. Он провел Азиза длинным коридором, открыл комнату для посетителей и указал рукой на пластиковый стул. Задем передал по рации:

— Кирим Сужди, шестой блок, на свидание.

Через пять минут в комнату вошел заключенный. На нем была стандартная для исправительных учреждений одежда, на лице очки в толстой роговой оправе.

Азиз привстал со стула, слегка наклонив голову.

— Здравствуй, Кирим.

Том Копала вынул из нагрудного кармана пульт дистанционного управления и направил его вверх. Под потолком загорелась крохотная индикаторная лампочка камеры видеоконтроля.

— Как мои Рахмон и Теймур? — в первую очередь спросил Сужди, устраиваясь напротив Азиза. — Ты видел их?

— Да, Кирим. Перед отлетом я говорил с ними. Они гордятся тобой. Азиз помолчал. Потом, избегая взгляда собеседника, сообщил: — Арестовали Сеифа.

Заключенный резко подался вперед. Глаза за толстыми стеклами очков полыхнули. Сеиф аль-Харби приходился двоюродным братом Кириму и, так же как он, являлся активным членом террористического движения Ливии "Дети Аллаха". Сужди, повинуясь немому приказу надзирателя, сел ровно и взял себя в руки.

— Как это случилось? — тихо спросил он.

— На него вышел «Мерак», спеццентр военной разведки Анголы, когда он по делам приехал в Луанду.

Эта новость оказалась для Сужди тяжелой, и он с горечью подумал, что уж лучше бы Сеифа арестовали в Америке. Он прекрасно знал методы работы ангольских спецслужб. «Мерак» по сути — аналог израильского «Шин-Бет»; пытки в застенках «Мерака» организованы методично и санкционированы руководством страны как направленная антитеррористическая политика.

— Известно место его заключения?

— Этого мы не знаем, Кирим, — Салех виновато опустил глаза. — По одним сведениям, он в самой Луанде, по другим — в тюрьме «Мерака». Это в Амбрише, так называемые здания спеццентра. Но абсолютно точных данных по поводу расположения тюрьмы этого центра у нас пока нет. Есть версия, что он где-то неподалеку от Бембе.

Сужди покачал головой.

— У нас оттого такой разброс в месторасположении «Мерака», что оттуда живым никто не выходит.

И снова лидер "Детей Аллаха" задумался, повторяя про себя прилипшую фразу: "Уж лучше бы Сеифа арестовали в Америке". Здесь даже по сравнению с комфортной тюрьмой в немецком городе Лейпциеге, где Сужди провел четыре года, был рай: камеры на двоих, телевизоры, душевые, отдельные туалеты, трехразовое неограниченное в порциях питание, библиотека, газеты, телефоны, которыми можно пользоваться пятнадцать часов в сутки, и… никаких там пыток. Наоборот, все надзиратели предупредительно услужливы. Одну тюрьму Сужди прошел, и теперь ему просто необходимо как можно скорее покинуть и этот рай. Но когда же точно? Он вопросительно смотрел на Салеха, но тот молчал.

У Сужди внезапно заломило правое предплечье, и он как-то по-старчески подумал, что это к непогоде. Последние три месяца ранение на руке довольно точно предсказывало грозы и продолжительные дожди. В такие моменты руку словно распирало изнутри, кость нещадно ломило, и боль отдавалась во всем теле. Левая рука имела почти такое же ранение, но пуля миновала кость, только слегка задев её. Сужди снова вспомнил, как все было там, в самолете: пронзительный, чуть прищуренный взгляд и две яркие вспышки. Он до сих пор не мог освободиться от неприятного ощущения, ему все время казалось, что пули вырвались не из дула пистолета, а из глаз девушки, причем разом. Кирим просто не мог поверить, что с такой скоростью можно дважды нажать на курок. Но она в короткие секунды сумела нажать на него восемь раз. И вот результат: из семи человек его группы только он один остался в живых. Она подарила ему жизнь; но только для того, чтобы он до конца своих дней гнил в тюрьме или несколько секунд вонял паленым мясом на электрическом стуле.

Пока Сужди в сопровождении надзирателя спускался в комнату для посетителей, перед его взором стояли глаза девушки, которую показали по телевизору. Он бы узнал её из тысячи, невзирая на цвет волос, прическу и выражение лица: слишком часто будили Кирима среди ночи её глаза. И вот сегодня он увидел их снова, но так неожиданно, что в первые мгновения усомнился. Но седоватый высокий человек, который поднимал её с пола, послужил надписью к её портрету: Памела О'Нили. Этот человек лично подошел тогда к самолету, чтобы увести митингующих женщин, на нем была военно-морская форма со знаками различия полковника. Красиво спланированная операция, а он, Кирим Сужди, попался на нее, пропустив в салон самолета антитеррористическую группу.

Сужди стоял у двери лайнера, когда блондинка обернулась и, назвав полковника папашей, что-то сказала ему о женственности. Взгляда полковника Кирим не различил, расстояние было велико, а очки он всегда носил на единицу меньше положенного, панически боясь штурмующей его прогрессии близорукости; уже сейчас его зрение было на отметке — 7. Он помнил её горячие бедра, когда при обыске задержал на них ладони и слегка сжал их. Она не была сногсшибательной красавицей — Сужди видел и не таких, но она способна была вызвать желание, и оно в то время пришло к Кириму. Пришло тогда, когда он был близок к успеху: на борту самолета десятки заложников, удачно проведенные переговоры с администрацией президента США и реальный шанс покинуть Америку с товарищами по оружию. Несомненно, это была слабость с его стороны, но все же не она привела к трагическому финалу: его просто переиграли.

— Когда арестовали Сеифа? — Сужди с трудом оторвался от своих мыслей. Он знал, что сейчас их снимает видеокамера, но особого внимания этому не придавал. Пусть порадуются.

Азиз с готовностью ответил:

— Четыре дня назад, двадцать первого сентября.

— А что насчет другого моего родственника? — спросил он… и замер в ожидании ответа.

Но Салех не успел ответить. Том Копала встал с места и постучал пальцем по наручным часам.

— Время свидания окончено.

Азиз первым протянул руку товарищу.

— Не положено! — громко и резко предупредил его надзиратель.

Салех, как и при встрече, наклонил голову:

— До свидания, Кирим.

— Будь здоров, Салех.

Копала выключил запись и оглянулся на дверь. Затем протянул Сужди сложенный вчетверо листок, маленький бумажный пакет, небольшой, но увесистый сверток и тихо сказал:

— Через два дня. Приготовьтесь к 28 числу. Здесь инструкции и все необходимое для нашего дела. Выучите наизусть и несколько раз прогоните предстоящие действия. Ни малейшего отклонения, все расписано по секундам, строго предупредил он и указал глазами на сверток: — Спрячьте под одеждой. Надеюсь, эта вещь вам знакома. Вы поняли меня? Ни малейшего отклонения!

Том Копала неотрывно смотрел на заключенного, который через два дня может сделать его богатым. Вчера вечером он получил половину обещанной за организацию побега суммы и подтвердил готовность. Другую половину ему отдадут у ворот тюрьмы.

Крылья носа Сужди затрепетали. Они уже впитывали через себя терпкое слово «свобода».

Он несколько секунд простоял с закрытыми глазами, потом кивнул надзирателю: да, я понял — и взял Азиза за локоть.

— Попробуй узнать вот что, Салех, — торопливо заговорил Кирим. Сегодня по бразильскому каналу шел репортаж с какой-то выставки. Приблизительное время — 11.15. Наведи справки, узнай, какая это передача. Если понадобится, навести контору бразильского вещания на США. Поинтересуйся, кто снимал этот репортаж и где. Придумай какой-нибудь предлог. К примеру, тебе понравилась передача или сама выставка, ты хочешь приобрести видеокопию той передачи или же посетить выставку. Там произошел один инцидент с женщиной. Также там фигурировал мужчина, высокий, сухопарый, может быть, в чине полковника. Но ты прямо об этом не спрашивай: если заговорят сами — хорошо, не заговорят — тоже ничего страшного. Ты понял, Салех?

— Да, — ответил ливиец, приученный подчиняться и не задавать лишних вопросов.

Том Копала поторопил Сужди и вызвал по рации напарника.

Салех прошел процедуру в обратном порядке. На выходе его попросили поставить руку под кварц, под лучами которого невидимая печать стала отчетливо видна, и он, открыв сейф, переложил в карман паспорт и бумажник.

Кирим Сужди носил усы тридцать лет, ни разу не сбривая их. Сейчас, стоя перед зеркалом в душевой комнате, он не узнавал себя. Перед ним был совсем другой человек: безусый, с совершенно седыми волосами на голове. Его верхняя губа, как казалось Кириму, была слишком длинной, мясистой, отчего лицо его стало немного вытянутым и капризным.

Привыкая к новому облику, Сужди осматривал себя в зеркале ещё две-три минуты. Ему показалось, что левый висок не достаточно прокрасился, и он провел по нему расческой. Волосы в том месте стали белыми. Затем он насухо вытер лицо, взял вторую вещь, которую ему передал Том Копала, и аккуратно приклеил её на верхнюю губу.

Капризное выражение исчезло с лица, но оно по-прежнему оставалось старым. Сейчас Сужди смело можно было дать 60 лет. Он ссутулился и попробовал дышать с хрипотцой, подкашливая, держа кулак возле рта.

Теперь, исключая процедуру приклеивания усов, он повторил все сначала. Вымыл голову, насухо вытер волосы, постоял под встроенным в стену феном и, не глядя в зеркало, несколько раз провел расческой по волосам. Секунду поколебавшись, провел ещё раз по левому виску.

Вот теперь все было в порядке. Обычная на вид расческа — один из атрибутов грима секретных агентов разведывательных служб — состарила Сужди на добрый десяток лет. Его с проседью волосы почти полностью стали седыми. Поверхностный взгляд не в состоянии был уловить фальшь, только внимательно всмотревшись, можно было заметить, что либо у корней или же в середине волосы имеют разную окраску. Но в общей массе небрежной прически эта существенная деталь совершенно терялась из вида.

Сужди уже в четвертый раз вымыл голову и спрятал расческу в карман. Теперь последняя, третья вещь, которая была завернута в две чистые салфетки. Кирим внимательно осмотрел её и спрятал под одежду. Все же он заметно волновался.

Вашингтон, 28 сентября

Ровно в 11.00 заключенный под номером 40811572 подошел к двери, представляющей собой тяжелую металлическую решетку с электронным замком. За ней, на площадке лестничного марша шестого этажа, находился охранник. Он поднял глаза на заключенного и прочитал его номер на арестантской одежде.

— Мне нужно к врачу, — выразил свою просьбу Сужди.

Охранник набрал на клавиатуре компьютера номер заключенного, и на мониторе появилась «страничка» с личными данными и фотографией арестованного в верхнем левом углу. По рации он вызвал свободного охранника.

— Алло, Матт, это Миллер. Кирим Сужди, шестой блок, в санчасть.

— Есть, иду, — ответил Матт Петрик.

Кирим был прав, называя этот следственный изолятор раем. И дело даже не в телевизорах и телефонах, не в отдельных туалетах и трехразовом питании. В этом изоляторе — воистину образцовой тюрьме — мгновенно откликались на просьбу арестованного и оказывали посильное содействие. Даже сейчас, когда весь штат медперсонала за исключением доктора Джима Куэйна, воспользовавшись обеденным перерывом, отсутствовал в санчасти, его, Кирима Сужди, обязательно отведут к доктору — без задержки. И заключенный ждал, зная, что пройдет не больше двух минут и он в сопровождении Матта Петрика, пройдя через обязательный детектор металла на выходе из блока, будет спускаться по ступеням марша и постоянно слышать голос надзирателя:

"Мы на пятом этаже… Прошли пролет… Мы на четвертом… Прошли пролет…"

И так до первого этажа. Потом они пройдут мимо ГЛАВНОЙ двери, оставляя за собой ещё одного надзирателя, который будет провожать их взглядом до самой санчасти. Матт Петрик услужливо распахнет дверь, пропуская Сужди, и войдет следом…

…Когда Кирим ступил за порог кабинета, Петрик опустился на стул, доложил в рацию: "Мы на месте", и стал сосредоточенно щелкать ногтями, кончиками цепляя их друг за друга: щелк-щелк, щелк-щелк…

Доктор Куэйн указал арестованному на стул.

— Что у вас? — Джиму Куэйну было слегка за шестьдесят, невысокого роста, с массивным носом и абсолютно седой шевелюрой, с которой безукоризненно гармонировал белоснежный халат.

Как и охранник Рик Миллер, Куэйн посмотрел на бирку заключенного и ввел его номер в компьютер. На экране монитора появился титульный лист истории болезни. Пробежав его глазами, доктор открыл последнюю страницу.

— Вы были у меня позавчера, и я дал вам лекарства от головной боли. Одну секунду.

Куэйн повернулся в крутящемся кресле, дотянулся рукой до кофеварки и выключил её. Доктор никогда не ходил обедать в кафе, в отличие от охранников он постоянно работал в одну смену и всегда приносил из дома вкусные сандвичи, приготовленные его женой. Время — только начало двенадцатого, по сути — это завтрак, а обедать он будет дома. Врач привык поздно обедать, что выглядело ни много ни мало по-английски.

— Так помогли вам лекарства? — Куэйн, наконец, справивился с кофейником.

— Да, спасибо, — глухо отозвался Сужди.

— Вы пришли, чтобы попросить еще?

— Дело в том, что боль переместилась.

— То есть? — Куэйн удивленно приподнял брови.

— Ушла к затылку. — Сужди провел широкой ладонью по волосам. Кажется, у меня высокое давление.

Доктор, закашлявшись, быстро закивал головой. Он был заядлым курильщиком. В день у него уходило больше пачки сигарет. Чтобы приглушить кашель, обычно он закуривал; если такой возможности не было — выпивал воды, делая частые мелкие глотки.

Матт Петрик, продолжая щелкать ногтями, улыбнулся. Кашель доктора невольно стал неким развлечением для охранников изолятора. Если кто-то находился поблизости, а доктор в это время начинал кашлять, ему наперебой предлагали закурить: "Сигарету, доктор!" В этот раз Петрик удовольствовался красноречивым взглядом. Куэйн погрозил ему пальцем. Врач никогда не обижался. Все охранники были в два раза младше его. Дети, пусть развлекаются.

Он выпил воды, и натужная краснота с шеи начала сходить.

— Давление, говорите? — Доктор достал тонометр. — Давайте вашу руку.

Бросив взгляд на монитор, заключенный увидел ошибку: дата его рождения в истории болезни значилась 1955 годом. На самом деле Кирим Сужди родился в 1956 году в Аджадабии, рос в бедной семье, учился в Триполи, университетское образование получил в Манчестере. В начале 80-х годов был удостоен должности в генеральном секретариате Всеобщего народного конгресса Ливийской Джамахирии. Но проработал там недолго: пройдя школу по подготовке террористов, получил свое первое задание — ликвидировать «клятвопреступника», президента торговой палаты Триполи, бежавшего в Каир. После дерзкой и красивой операции Совет по террору предложил Сужди создать свой боевой отряд. Название "Дети Аллаха" предложил старший советник Аян Эль-Гафур, и Кирим с готовностью принял его. Сколько же лет прошло с тех пор?..

Сужди смотрел то на ртутный столбик анахронического прибора, то на циферблат часов доктора Куэйна. В кабинете он находился уже четыре-пять минут, если приплюсовать переходы по этажам, то в общей сложности получится восемь-девять минут.

"Пора уже. Пора. Ну!"

Он невольно оглянулся на Матта Петрика.

Охранник первого поста, или «привратной», как называли это помещение заключенные, тоже смотрел на часы. Пройдет всего двадцать минут, и комната начнет наполняться посетителями. Но, слава Богу, первый наплыв минует его стороной — ровно в 11.30 его сменят, и он отправится в кафе, расположенное в трех минутах ходьбы от следственного изолятора.

Он встал со своего места, обогнул детектор металла, прошелся по комнате. Остановившись у двери, верхняя часть которой была сделана из пуленепробиваемого стекла, выглянул на улицу. Улица не имела названия, на ней находилось только одно здание — следственный изолятор, она представляла из себя проулок, или тупик, выходящий на Кольцевую дорогу вокруг Вашингтона. Примерно в двухстах метрах от МСС стояли низкие производственные корпуса и здание конструкторского бюро. Здесь никогда не было многолюдно, оживление создавали только машины, проносящиеся мимо на приличной скорости.

Сейчас чуть в стороне от входа в изолятор стояли три человека, пришли явно не вместе, но по одному и тому же делу, поэтому невольно объединились, образовав кружок. О чем-то разговаривают. Охранник отметил, что они стараются не смотреть друг другу в глаза. Это понятно, не в магазин пришли, к родственникам или знакомым, которые совершили преступление и находятся сейчас под стражей.

Похоже, народу сегодня будет не так много, подумал охранник, переводя взгляд на полуоткрытые дверцы личных сейфов для посетителей; их было двадцать восемь, узких и глубоких, в блоке они напоминали коллективный почтовый ящик в подъезде жилого дома.

Он прошелся до бронированной двери, ведущей на этажи изолятора. За дверью находился ещё один надзиратель, Сэл Риккарди, в обязанности которого входил контроль за длинным коридором.

В дверь со стороны улицы кто-то постучал.

Охранник поднял глаза: молодой смуглолицый парень. Он улыбался, показывая внутрь помещения пальцем.

Охранник покачал головой и показал на свои часы: рано еще, потерпи двадцать минут.

Парень улыбнулся ещё шире и поднял руку выше, продолжая указывать пальцем.

Надзиратель понял этот жест.

— Туда ты всегда успеешь. — Но к двери подошел. "Наверняка к кому-нибудь из штата изолятора". Оставляя без внимания переговорное устройство, вмонтированное в дверь, он провел пластиковой карточкой в прорези электронного замка. Сканирующее устройство прочитало код, и замок открылся.

Охранник приоткрыл дверь и шевельнул тяжелым подбородком в сторону посетителя: "Чего тебе?"

— Я к доктору Джиму Куэйну. Всего на минуту. Извините, офицер, но у меня мало времени, через час двадцать самолет.

— Доктор сейчас на обеде, — попробовал возразить охранник. Но посетитель довольно убежденно изрек:

— Джим никогда не ходит в кафе. Уверен, сейчас он запивает сандвичи горячим кофе, которые ему приготовила Лу.

Дверь открылась шире, пропуская парня.

— Так вы знаете жену доктора?

— Конечно.

Троица на улице пришла в движение, но охранник пресек их попытку войти следом:

— Рано еще.

Щелкнул замок, служащий изоллятора по рации вызвал Сэла Риккарди.

— Сэл, к доктору пришли. Пусть он выйдет.

— Сейчас у него на приеме заключенный из шестого блока.

Парень слышал сообщение Риккарди, он поднял вверх палец: только одну минуту — и повторил неданий жест контролера, показывая наручные часы.

Охранник перевел:

— Пусть выйдет на минуту, Сэл. А кто сопровождает заключенного?

— Матт Петрик.

— Вот пусть и побудет в кабинете, пока доктор отсутствует.

— Ладно. Матт, ты слышал?

— Да, — ответил Петрик, на некоторое время отрываясь от своих ногтей.

Сердце Кирима Сужди дернулось и заработало быстрее. Видимо, в стетоскопе что-то отразилось. Доктор Куэйн покачал головой.

— Одну минуту, ко мне пришли. Я сейчас вернусь.

Он вышел из-за стола.

Сужди, провожая его взглядом, обернулся.

Матт Петрик сидел в вольной позе, притороченная к ремню петля держала дубинку, с другой стороны — «кольт-38» в наглухо застегнутой кобуре.

Сужди не торопился, вернее, не суетился, когда вынимал из-за спины, прикрытый рубашкой, австрийский «глок»; детектор металла не реагирует ни на одну деталь этого пистолета седьмой серии, которые в основном сделаны из полимера и сверхжароупорной керамики. Даже внутренняя сетка глушителя вместо стальных волокон была из того же материала.

Два выстрела прозвучали не громче плевка. Расстояние было невелико три-четыре метра, и Матт Патрик уронил на грудь прострелянную голову.

Доктор Куэйн застыл на месте. Сужди с расстояния двух шагов попал ему точно в висок. И тут же оказался рядом, подхватывая доктора и опуская его на пол. Стараясь не запачкать халат в крови, он быстро снял его и накинул на себя… Пожалуй, он долго возился с брюками и ботинками, которые были ему слегка малы. Наконец он справился и с этим. Потом заученными движениями провел расческой по волосам, отклеил усы. Вроде бы все.

Сужди смело открыл дверь и, держа за спиной руку с пистолетом, пошел по коридору.

Оператор на пульте слежения поочередно смотрел в четыре одиннадцатидюймовых монитора, на которые с интервалом в двадцать секунд подавалась панорама с двадцати четырех видеокамер, установленных на этажах следственного изолятора. Он не знал, что в опциях просмотра видеокамеры № 4 и № 6 были настроены несколько иначе. Время подачи «картинки» с этих двух камер на монитор и следовавшая за этим пауза составляли двойное значение: панорама двадцать секунд, и ровно пятнадцать минут паузы вместо минуты сорока секунд положеных. Но это не означало, что во время нестандартной, более длительной паузы один из мониторов должен бездействовать: пауза автоматически заполнялась «картинками» с других камер. И оператор не заметил этого, периодически он видел и «привратную» с дежурным, и коридор с Сэлом Рикарди на посту. Практически результат внесенных изменений в опции просмотра заметить было нельзя. К тому же, чтобы снизить утомляемость операторов, передача видеоизображения на мониторы производилась компьютером в произвольным порядке, а не каскадом. То есть каждый из четырех мониторов периодически был задействован на все двадцать четыре камеры, а не на шесть, как это выглядело бы в режиме просмотра каскадом.

Используя несколько функциональных клавиш, оператор по своему усмотрению мог остановить или выбрать заинтересовавшую его панораму, если что-то вдруг показалось ему подозрительным.

Опции видеопросмотра Том Копала изменил ещё месяц назад, и никто из операторов не заметил асинхронности в работе двух камер.

Цифровое видеооборудование фирмы "Apple Computer" работало в автономном режиме, сбои были исключены, и ровно в одиннадцать часов пять минут на двух мониторах появилась панорама «привратной» и «картинка» с дежурным Сэлом Риккарди. Двадцать секунд прошли, компьютер передавал на дисплеи работу только двадцати двух объективов. «Картинки» с камер № 4 и № 6 пойдут на экран только через пятнадцать минут.

Сэл Риккарди видел, как открылась дверь санчасти и показался знакомый халат и над ним — седая шевелюра. Доктор, ещё не выходя из кабинета, кашлял. Он буквально исходил от очередного приступа, низко склонив голову и прижимая ко рту кулак. Пройти врачу предстояло около двадцати шагов, и Риккарди, боясь, что не успеет, суетливо полез в карман. Когда белый халат оказался в полутора метрах от него, он уже держал в руке пачку сигарет.

— Сигарету, доктор!

— Я не курю. — Сужди дважды нажал на сдвоенный спусковой крючок. И, не теряя ни одной секунды, извлек из нагрудного кармана Риккарди пластиковую карточку и открыл замок.

— А вот и доктор. — Охранник резко переменился в лице, когда увидел перед собой незнакомого человека.

Опомниться ему не дали.

У дверей тюрьмы ждала машина. Кирим буквально упал на заднее сиденье. Взревел мотор, и «Даймлер» стремительно влился в поток машин на Кольцевой дороге.

С переднего сиденья улыбался Салех Азиз, тем не менее глаза его были настороженными.

— Поздравляю, — тихо сказал он.

— Не торопись, Салех, — Кирим почти задыхался. Вот только сейчас его захлестнуло, но он знал, что нет, не рано прозвучало поздравление из уст его товарища по оружию. Теперь он свободен. Надолго. Нет, навсегда.

Но он все-таки владел ситуацией, ничего не упуская из вида. Кирим все время держал в голове человека, инструкциям котрого точно следовал, благодаря чему и оказался на свободе.

— Нужно рассчитаться с Томом Копалой.

Салех провел пальцем по горлу и вопросительно округлил глаза.

Сужди покачал головой:

— Нет, расплатись с ним.

Азиз послушно кивнул.

Конечно, помощь надзирателя трудно было переоценить, но Сужди сам проложил дорогу к свободе, оставляя за собой четыре трупа.

И снова он включился в работу.

— Салех, что ты выяснил о репортаже с выставки? Помнишь, я говорил, что это важно, крайне важно?

— Да, Кирим, мы проделали большую работу. Репортаж был из музея Эмилио Гоэльди. Это Бразилия, город Белен. Директор музея очень разговорчивый человек.

— Так вы узнали об инциденте?

— Да, только сегодня утром оттуда звонил Ахмед Юнес. Высокого человека зовут Ричард Кертис. Судя по номеру телефона, который вручил Ахмету директор музея, Кертис живет в Эверглейдс, Флорида. Думаю, очень скоро мы узнаем его адрес.

— А девушка? Кто та женщина?

— Его дочь, Лори.

"Да, да… — Сужди сжал голову руками. — Дочь. Она и называла его папашей. Все сходится".

— А что вы узнали о Сеифе?

— Ничего нового, Кирим. Он в тюрьме спеццентра «Мерак». И мы по-прежнему не знаем, где она находится.

— Ничего, Салех, скоро мы узнаем это.