"Вениамин Смехов. В один прекрасный день..." - читать интересную книгу автора

год-другой - такое отмочит! Он через трупы пойдет! Он и министром станет,
да-да. А уж главным режиссером - это вы меня вспомните: точнец, полный
точнец!"
Нет, решил Леонид, взбираясь по каменным лестницам дома номер 39 к
квартире, где родился и прожил скоро двадцать шесть лет, - нет! Не будет он
скандалить с Губиным. Актер должен репетировать и играть, что бы там ни
выкручивали режиссеры. Плох ли, хорош спектакль - другой профессии нету. Да
и не надо. Все-таки Хлестакова он играет, в Розове - главная роль, в
Арбузове и в Уильямсе - тоже. Радио есть, телевидение, кино да семья...
Пошел он к черту, этот Губин, мальчишка! И пущай захватит Ниночку и Тополева
с собою.
- Леня, тебе тут три звоночка было, я записала.
- Спасибо, теть Лиз. Разберите, пожалуйста, дары-пищеблаги. Вы борщ
будете делать? Я сметану забыл.
- А, ну ничего. Я же все равно за хлебом пойду. С "Мосфильма" звонили,
кто - не знаю. Теперь так. Какой-то Гарабин или Гаркави - что-то о билетах.
И мама.
Руки вымыть. Побриться. На диване, придвинув телефон, устроиться с
листками стихов для радио. Прочел один стих, отметил карандашом ударения,
знаками "р" и "f" - где тише, где громче, где живее, а где - паузы, и,
довольный тем, что стих хорош, набрал первый номер, за ним другой. На
"Мосфильм" ехать отказался: сценарий не нравится, уж извините. Нет, я не с
налету, не вам же играть, а мне. Вот я и говорю: не подходит, спасибо. Да, и
режиссеру скажите. Все. Гурари, брату жены Тамариного сослуживца - билеты
обещал. На Шекспира. Да, и этому, вседержителю кавказских курортов, -
записал. Книжечка на март вся мелко исписана. Возле чисел и названий
спектаклей - фамилии людей, которым обещано или заказано. Заказывать надо у
главрежа или у главного администратора, в крайнем случае - у директора. Это
целая наука. Так просто они не запишут, не отдадут добровольно драгоценную
бронь на билеты. Надо улучать моменты, завязывать добродушные беседы или
втягивать начальника в озабоченность по поводу несовершенства дел в театре.
И на гребне беседы лишенного бдительности коллегу легким броском,
нетревожной интонацией: "Матвей Борисыч, будь добр, на Уильямса запиши два
билета. 20 число, фамилия Орлов. Димка Орлов, гениальный управдом, все от
него зависит, вся моя жизнь, ибо - покой. Записал? Спасибо, Орлов. Спасибо".
И срочно оставить использованного начальника! Ни в коем случае не
продолжать беседы (перенесем на следующий раз). А Димка Орлов вовсе не
управдом, а закадычный друг, с которым они на границе школы и вуза летней
дачной порой сочинили не просто тетрадь стихов, а целое направление в
поэзии - "вуализм". Вот вам пример, восхищайтесь и хлопайте:

В изгибе зги
Резки, низки,
Сгибались сгорбленные скифы.
И в строгой стройности с реки
На них стремились страшно грифы.

Или еще, извольте:

Отброшен, выброшен, заброшен,