"Виталий Смертин. Не забывай о сердце (Роман) " - читать интересную книгу автора

Расписка о неразглашении государственной тайны не означала, что по
завершении исследований "кролики" выйдут на свободу. Что с ними потом
делать, сначала не знали, но проблема разрешилась сама по себе.
Исследователи в погонах грубо врывались в тонкоэнергетические миры, не
ведая, что действуют, как слон в посудной лавке. Неконтролируемое торсионное
поле уничтожало ауры как у них самих, так и у подопытных - человек
необъяснимо начинал угасать, причём диагноз невозможно было поставить, и
через несколько месяцев умирал. Кое-кто сходил с ума и запроторивался до
конца жизни на Ирпень под присмотр дюжих санитаров.
Аппаратура вокруг Максима была генератором микролептонного или, что то
же самое, торсионного поля, который, взламывая естественный барьер между
сознанием и подсознанием, корректировал соответствующие биоритмы, который
мог отправить подопытного в павловский или эриксонианский гипнотический
транс, делал человека слепым рабом воли оператора.
Существовали разные упрощённые переносные генераторы: размером со
шкатулку и с чемоданчик, более сложные - на "уазиках". От стационарного они
отличались лишь меньшей мощностью да отсутствием отдельных мониторов на
разные функции организма, которые позволяли отслеживать "обратную связь" и
корректировать вмешательство в психику, если что-то пошло не так.
До сегодня аппаратура действовала безотказно. Оператор наморщил лоб,
потому что вместо гипноза подопытный провалился в такой транс, из которого
невозможно было вывести обычными манипуляциями на пульте. Оператор даже не
знал, возможно ли это вообще.
Кардиометр выдавал нормальный рисунок сердцебиения, медленно колебались
синусоиды альфа-ритмов, но вместо мельтешения бета-, гамма-, дельта-ритмов
на экранах прослеживались прямые линии, и на них никак не действовали
корректирующие импульсы торсионного излучения. Называлось это состояние
арефлексией, и после выключения генератора "кролика" ждали или летаргический
сон, или смерть, а оператора - крупные неприятности, ибо Заточный не простит
утрату источника информации...
Оператор растерянно потянулся к трубке телефона.

Г л а в а 3
Между немыслимыми колдобинами Чабанского танкового полигона и колючей
проволокой, что отгораживала гарнизон от прочего пространства и времени, от
шоссе, что идёт на Григорьевку, к морю тянулась узенькая полоска ровной
лужайки. Метров за сто до обрыва её перечеркивал заборчик из обломков серого
штахетника, а за ним среди старых вишень и яблонь догнивали три щитовых
дачных домика. Откуда они взялись здесь, возле охраняемой военной зоны,
никто не помнил.
В колючей проволоке был проделан широкий лаз - по мере необходимости
домики служили солдатам-"дедам" уютной распивочной и отелем для свиданий с
местными леди. Именно поэтому в строениях валялись в достаточном количестве
ватные матрацы, а на подоконниках стояли капроновые миски и эмалированные
кружки из гарнизонной столовой.
Работать "дедам" не полагалось, но тут они любовно вскопали грядки и
засадили их закуской: петрушкой, огурцами и луком.
День был будний, поэтому даже "деды" служили, ну или старательно
изображали службу, а между грядок стояла огромная голова. По её небритому
лицу ползали мухи и даже пытались залезть в ноздри. На плешивой макушке