"Олег Павлович Смирнов. Прощание (роман)" - читать интересную книгу автора

присел на корточки - внизу дым не такой ядовитый, - огляделся. Во мгле
различил лежащую рядом женщину, рывком поднял ее - и к выходу. Отбежал,
положил на землю, тут только увидел, что это Женя, без сознания, - побежал
обратно. В дверях столкнулся с Белянкиным, одной, здоровой рукой выносившим
кого-то из детей, потом - с пограничником, на руках у него женщина. Кто?
Лицо черное, закопченное. Кажется, Клара. Скворцов снова присел на корточки.
Кашель выворачивал внутренности, глаза заливало слезами. Дымно, непроглядно.
Пошарил вокруг себя. Рядом застонали. Скворцов на ощупь двинулся на стон.
Это был боец, Скворцов ощутил под своими пальцами петлицу, пуговицу на
гимнастерке, намокший кровью бинт. Он поднял стонавшего в беспамятье
пограничника, уже у выхода подумал: "Надо бы сперва женщин и детей
выносить..." Опустил грузное, беспомощное тело возле Жени и, шатаясь, опять
повернул к блокгаузу.
Сильно тошнило, глаза разъедало и почему-то резало в желудке. Хотелось
лечь, скрючиться, обхватить живот руками. Навстречу - Белянкин с Ирой на
спине, пограничник с Гришкой, да, это Гришка. Значит, женщины и дети
вынесены. Близкие ему до боли, дорогие, Ира и Женя, и ставшие такими же
родными Белянкины ребята и Клара, - все спасены. И тут же он подумал, что и
те бойцы и сержанты, которых вынесли и которых еще нужно вынести, - столь же
родные ему люди. И люди эти все-все до единого обречены на новые смертные
муки.
Скворцов скрипнул зубами и вошел в блокгауз. Дыма было поменьше. И
Скворцов увидел, откуда он расползался, ядовитый, удушающий дым, - из двух
черных банок. Подскочил к ним, выбросил наружу одну, потом вторую. У стенки
разглядел неподвижную, распластанную фигуру: кто-то лежит ничком, рука
вывернута. Кто из пограничников? Да неважно это! Скорей, скорей его на
воздух!
И еще раз Скворцов вошел в блокгауз. Дыма меньше, а задыхаешься
по-прежнему. Огляделся, обшарил закоулки. Никого больше нет. Вернулся туда,
где лежали вынесенные из блокгауза. Над ними склонились Белянкин и
пограничники, помогавшие выносить полузадохнувшихся людей. Скворцов
посмотрел в ту сторону, куда отступили немцы. Полезут снова? Но хорошо, что
сейчас не лезут. Надо привести в чувство пострадавших от дымовых шашек.
Молодцы ребята, из траншеи их быстренько повыбрасывали, эти шашки, а из
блокгауза не смогли: дверь заклинило, амбразуру завалило в последний момент.
Он подошел и затоптался, не зная, куда себя девать. Все это утро, весь день
он знал, куда себя девать, а тут стоял ненужный, беспомощный. Женщинам,
детям и раненым делали искусственное дыхание, разводили и сводили руки,
брызгали в лицо водой, тем, кто приходил в чувство, давали напиться, и их
рвало. Скворцов смотрел на Женю, Иру, Клару, на Гришку и Вовку, но видел
почему-то одно и то же - изорванные на коленках шаровары Белянкина и то, как
он ерзает этими голыми коленями, разводя и сводя своей крупной рукой
маленькую руку Вовки. И вдруг что-то ударило Скворцова по глазам, словно
содрало с них пленку, и он увидел: у всех спасенных лица землисто-бледные, а
у детей - синюшные, и губы такие же посиневшие, и взрослые как-то, хоть
немного, двигались, а дети были неподвижны. Скворцов вздрогнул от истошного
крика:
- Мои сыночки! Вы мертвые-е! А-а!
Клара билась, извивалась в руках еле удерживавших ее пограничников. И
внезапно стихла, сделалась безучастной, только взгляд - дикий, горячечный. А