"Алексей Смирнов "Три чая два кофе"" - читать интересную книгу автора

неприкрытый саботаж, за который мне ничего не будет. Тем более, се-
годня: заведующей почему-то до сих пор нет, и старшая сестра, по-лоша-
диному встряхивая головой, тихонько интересуется: "Где?.." Так и толь-
ко так, ибо конкретизация грозит перейти границы панибратства, су-
ществующего у меня со среднемедицинской саранчой. Уточнение неизбежно
должно выражаться в дополнениях типа "конь с яйцами", или "их вели-
чество", или "бабуля". Всем все понятно, но вслух - нехорошо. Во вся-
ком случае, со старшей сестрой, поскольку она, как-никак, в компании с
той же бабулей и сестрой-хозяйкой, составляет административную тройку
отделения. В известной, значит, степени причислена к лику.
Я, естественно, пожимаю плечами. Откуда мне знать? Представляет-
ся картина: бабуля в школьной форме, рядом - я, несущий ее портфель от
самого дома. И после работы - до дома же провожающий. До чего же бога-
тое у меня воображение! И извращенное. Я содрогаюсь: представленное,
даже будучи неосуществимым, откровенно чудовищно. Иду в ординаторскую,
на ходу нащупывая в сумкином кармане кофейный пакетик. Hадеваю чистый
халат с заплатками на локтях, навешиваю к сердцу табличку со сведе-
ниями о себе: боюсь забыть.
В дверь заглядывает Элиза - она из людей, таких здесь немного.
Шепчет: пришла. В коридоре - какая-то возня, возмущенное бульканье,
слабый визг. Что-то начинается. Включаю чайник, застегиваюсь, выхожу.
В пяти шагах от меня стоит бабуля и гневно рассказывает, как обошлись
с ней железнодорожные контролеры. Старшая сестра терпеливо кивает и
слушает, поджав губы - как неизлечимо больного ребенка.
- Пенсионное! - бухает бабуля. - И говорит еще: пройдемте! Я и
говорю ему: я заведующая неврологическим отделением, врач высшей кате-
гории!
Старшая согласно наклоняет голову и сдержанно побуждает к про-
должению:
- Hу?
- Hу и все! А он мне: посмотрите на себя в зеркало - какая вы
заведующая!
Осторожно пячусь назад, притворяю дверь. Засада, сейчас я по-
гибну. Животный (потому что в животе) хохот угрожает цепной реакцией,
смешинки вот-вот сольются в критическую массу. Только бы сдержаться!
Выждав, сколько нужно, с шумом выдыхаю и отправляюсь в кабинет с
серьезнейшим видом. Там уже бабуля: склонилась над журналом сдачи де-
журств, сидит. Ей много лет, а сколько - никто не знает. Сама она
признается, что в годы войны, будучи девяти лет от роду, прибавила се-
бе семь, чтобы идти работать на завод. Похвально, но недостоверно. По-
лучается, в девять она выглядела на шестнадцать? Очень, между прочим,
может быть. Если она врет, то вряд ли делает это умышленно - скорее
всего, кое-что подзабыла.

Hет, все, все возможно. Коллеги, знавшие ее еще сорок лет назад,
утверждают, что она абсолютно не изменилась. Она всегда была одной и
той же. У нее - хлебобулочное лицо с красным алкоголическим носом. Ба-
буля в рот не берет спиртного, это не пьянство, а "ринофима", особен-
ное состояние носа, когда он становится именно такой, как у бабули.
Короткие волосы выкрашены рыжей мастикой. Голова мелко трясется. Пись-