"Алексей Смирнов. Мор (повесть)" - читать интересную книгу автора

чествование триумфаторов, не то на пышные поминки. А возле дома прохаживался
молодой усатый милиционер. Всякий раз, отправляясь с матерью на прогулку и
проходя мимо этого сурового воина, Свирид мысленно переносил его на страницы
несуществующей книги с картинками как иллюстрацию к собственным, еще не
написанным рассказам и сказкам. Он не задавался вопросом: а почему,
собственно говоря? - он принимал свою писательскую будущность как нечто
решенное, не мысля для себя иного сценария. Этим он отличался от
сверстников, которые все поголовно мечтали вырасти танкистами, летчиками,
кавалеристами и молились на Чапаева. Правда, Свирид тоже молился на Чапаева.
Отец, уважаемый и заслуженный человек, командовавший целым флотом,
относился к фантазиям юного Свирида снисходительно и всячески поощрял его
знакомство с книгами, которых у Водыхановых было довольно много -
преимущественно военно-морского содержания: справочники, атласы,
руководства.
Свирид читал их запоем, восседая на пестром железном горшке. Больше
листал, чем читал, ибо не постигал написанного. Хотя его воображение
приковывала к себе одна страна - такая маленькая, что ее название на карте
занимало намного больше места, чем она сама. Но книги как таковые, в своем
предметном, но пока бессодержательном качестве, очаровывали его. С одной
стороны, ему не хватало фантазии представить что-то свое, выдуманное,
упакованным в строгий переплет и дополненным справочными таблицами - эти
таблицы причудливым образом сочетались в его сознании с иллюстрациями к
русским сказкам.
С другой стороны, он бесповоротно уверовал в судьбу, которой ему было
предначертано создавать похожие вещицы, то бишь книги, - выпекать их
наподобие песочных куличей. Воображаемое совершенство ненаписанных фолиантов
росло от издания к изданию; забывшийся на горшке, Свирид водил маленькой
ладошкой по корешку, по титульному листу - однажды он даже, эксперимента
ради, пошел на варварство и выдрал какую-то схему. Акт не озорства, а
познания мира; ему, понятно, влетело, но не особенно сильно.
Свирид брал бумагу, карандаши; создавать титульные листы для будущих
книг вошло у него в привычку и стало любимым занятием. Он взбирался на стул
с ногами, елозил на четвереньках и на коленках, высовывал язык и
перво-наперво выводил имя автора, украшая его неумелыми виньетками, а ниже,
крупными буквами, писал главное: название. Оно обычно начиналось словом
"тайна". Тайна того-то и тайна сего-то, но возможен был и другой вариант:
загадка. Чего угодно загадка - канализационного люка, проходного двора,
сивой кобылы.
Иногда он сооружал предлинное оглавление, но дальше дело не шло.
Последняя глава всегда называлась "Последняя схватка" или "Конец
такого-то, имярек".
Родители посмеивались; бывало, что Свирид-старший, сидя в расстегнутом
кителе и прихлебывая чай, прищуривался на сына и затуманивался лицом:
интерес малыша к печатному слову одновременно притягивал и отпугивал.
Опытный Свирид-старший хорошо знал, какой неожиданный вес могло приобрести в
ту эпоху не то что печатное, но даже устное слово. И поневоле тревожился за
будущее сына. Написанное
- прежде всего документ, а уж потом все остальное: повесть, роман,
стихотворение; за документы же приходится отвечать. А Свирид, наигравшись в
книгопечатание, носился себе по просторным и затемненным комнатам, где