"Леонид Смирнов. Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу " - читать интересную книгу автораобвалившиеся куски штукатурки, почерневшие от копоти колонны, ржавая крыша,
донельзя запущенный сад. И при этом было в нем нечто романтическое: увитая ядовитым плющом боковая стена, позеленевшие от времени мортиры у парадного входа, заменявшие традиционных гранитных львов, балюстрада вдоль затянутого ряской пруда, ажурная беседка в зарослях сирени. Старика на потрескавшихся ступенях парадной лестницы встретил старый слуга в потертой кожаной тужурке - седой пух на голове будто пылью присыпан. Наверняка служили вместе. Этакий пожизненный денщик, не раз спасавший своего любимого барина и сам не раз им спасенный. - Вашродие! Разрешите доложить? - Валяй. - Пришло письмо от губернатора. - Чего он хочет? - Прощения просит. - В голосе слуги не звучало ни нотки удивления. (А у меня глаза на лоб полезли.) - Так и пишет: "Милостивый государь! Прошу прощения за назойливость, однако дело не терпит отлагательства..." - начал было он цитировать по памяти. И тут только разглядел, в каком виде пребывает его хозяин. - Батюшки-светы! Алексей Петрович! - всплеснул руками. - Где же вас угораздило?! - На Малой Блинной, - буркнул тот. - Опять с хулиганами дрались... Ну сущий мальчишка! Вот и ваш покойный батюшка... Как сейчас помню... - У нас гость! Не видишь? - прервал хозяин его кудахтанье. - Принеси смену белья в кабинет и нагрей воды... - Слушаюсь, вашродие! - Слуга с удивительной прытью понесся исполнять - Стареет Кузьмин... - Хозяин печально вздохнул. - Ну, милости прошу в мои хоромы... - Губы его тронула улыбка, легкая - легче ангельского дыхания. Стариковские хоромы были "логовом льва зимой". Здесь царило ни с чем не сравнимое истинно аристократическое запустение. Правда, в нескольких комнатах его сменял строгий армейский порядок. Как видно, хозяин был един в двух лицах: израненный отставник, прошедший и огонь и воду, и опальная персона ультраголубых кровей. Он провел меня сквозь анфиладу обитаемых и заброшенных комнат в свой кабинет, усадил в старинное, все еще мягкое, хотя и сильно вытертое кресло, сам уселся напротив и принялся сооружать огромную цигарку. Насыпал на обрывок газетного листа горсть отборного ямайского табака, испускавшего недурственный - даже для меня, некурящего, - аромат, потом начал как-то особенно его сворачивать. Я молчал, ожидая, что будет дальше. В кабинете был пяток застекленных шкафов с книгами, обтянутый кожей диванчик и письменный стол из мореного дуба. На столе царствовали письменный прибор из яшмы с бронзой (тигр, валящий лося) и бронзовая лампа, инкрустированная пластинами слоновой кости, - наверняка с Востока. Ее зеленый абажур из синского шелка, как видно, пережил на своем веку не одну бурю и был заштопан в дюжине мест. На стенах висели золотое георгиевское оружие, пробитая пулей кираса и шлем с серебряным орлом вместо плюмажа, два перекрещенных маузера с синскими иероглифами на рукоятках и множество пожелтевших фотографий в рамках. Группы офицеров - на фоне орудий, крепостных стен, развернутых |
|
|