"Дмитрий Смоленский. Складка " - читать интересную книгу автора

Он добрался до лона, столь знакомого по прошлым жизням, когда его
ласкал и в него проникал Амбруаз Камон и Амилькар Гомеш, и столь
неизвестного нынешнему Умберто Камоэшу. И он преодолел слабое сопротивление
Агаты, потому что именно этого она от него ждала, и заставил ее разум
покинуть голову, а наслаждение сгуститься в крестце. И взяв Евин ромб на
ладонь, он повел Агату вверх по спиральной тропинке, проходившей сквозь
белые, розовые, алые и багровые облака. Когда же она испугалась, что
погибнет в одиночестве, лопнув изнутри, как кукурузное зерно в раскаленной
духовке, он вернул ее в мир краткой болью присоединения и взорвался вместе с
ней и внутри нее.
Они очнулись спустя несколько минут в звенящей тишине, и Агата,
вывернувшись у него из подмышки, уперлась ладонями ему в грудь и в тысячный
раз задала единственный тревожащий всех женщин мира вопрос:
"Ты меня любишь?"
"Люблю! - ответил он, пытаясь разглядеть ее лицо, настолько близкое,
что расплывалось в неясное бледное пятно. - Ведь я каждый раз возвращаюсь!"
Она опустила голову ему на грудь.
"А я каждый раз тебя жду!"
Умберто шевельнулся, поправляя ее тело и укладывая его на себя
полностью. Как желанна была эта тяжесть женского тела, едва вступившего в
свой расцвет, еще не раскрывшегося полностью, застигнутого в скользящем шаге
из вчерашней хрупкости в завтрашнюю силу! Он провел пальцами по узкой спине
Агаты, свел руки на ее талии, дотянулся до подъемов, которыми начинались
маленькие ягодицы.
Как странно, - подумал он, даже не подумал, а ощутил в одно Длинное
мгновение. Мы настолько друг на друга не похожи, разные до
противоположности! Каждый из нас способен годами существовать обособленно:
дышать, пить, есть, справлять надобности, испытывать собственную боль и
личные удовольствия. Но вот она лежит на мне всем своим телом, с тонкими,
как у птиц, костями и нежной кожей, думает неслышные мне мысли маленькой
головой, а спина ее выгибается в такт моему дыханию, и ее грудь ощущает
удары моего сердца яснее собственных. Я больше ее настолько, что сумей я
обволочь ее тело своим, заключить в себе, как шершавый ананас заключает в
своей сердцевине семена, я внешне бы ничуть не изменился. Зато насколько
правильней это было, насколько целесообразней! Я смог бы чувствовать ее в
себе каждое мгновение и защищать от жестокостей мира всем своим телом. Ведь
именно для этого природа создала нас - жестких, грубых, больших и сильных, -
чтобы мы служили женщинам панцирем, скорлупой. Если бы она чувствовала то
же, что и я, она изо всех сил должна была стремиться проникнуть внутрь меня,
спрятаться, уютно устроившись внутри и сонно посапывая. А вместо этого я -
большой и сильный - стремлюсь прорваться внутрь ее маленького и слабого
тела, пусть не всей своей массой, а только частью ее, прорваться и спрятать
внутри нее еще меньший организм, вообще не способный к самостоятельному
существованию!
Как несправедливо устроен мир! - ощутил он в то же бесконечное
мгновение. - Ведь я никогда не смогу иметь ее внутри себя и даже не смогу
постоянно находиться с нею рядом! Потому что как только мы встретились,
увидели и почувствовали друг друга, мы одновременно уже начали и
расставаться. Еще не расходиться, нет! Но уже расставаться, как движущиеся
навстречу по параллельным путям поезда: едва поравнялись головные вагоны и