"Вадим Смоленский. Очки" - читать интересную книгу автора

вопросов не меньше. Раньше она ступала царственно, как львица, а теперь
передвигалась на манер Чебурашки, не отрывая ног от земли. Растопыренные
ладони ходили по воздуху, как два миноискателя. Ухватившись ими за спинку
кресла, Шишкина со второй попытки уселась в него, заломила руки и
произнесла страдальческим голосом:
- Вадичек!.. У меня несчастье. У меня очки уплыли.
- Что?!
- Очки. В унитаз...
Она сказала это и ждала моей сочувственной реакции. В природе существуют
умения и навыки, на первый взгляд совершенно бесполезные, но вдруг
поворачивающиеся неведомым доселе спасительным боком. Кому, казалось бы, в
реальной жизни может пригодиться способность беззвучно смеяться?
Подчеркиваю: смеяться, но беззвучно. Способность просто держать себя в
руках, подавляя смех как таковой - дело другое, есть множество ситуаций,
когда такая способность необходима. Ей должны обладать, к примеру,
работники похоронных бюро. Им нельзя смеяться ни звучно, ни беззвучно,
поскольку любые проявления смеха - даже чисто визуальные, вроде
запрокидывания головы или мелкой дрожи брюшного пресса - оскорбляют чувства
посетителей. Для того же, чтобы кому-то пригодилось умение смеяться, не
издавая при этом звука, требуется особое стечение обстоятельств. Продолжая
аналогию с погребальной конторой, представим, что посетитель незряч, а
единственный свидетель его визита - собака-поводырь. В этом редком до
искусственности случае господин Безенчук может позволить себе роскошь вволю
похохотать - при условии, что умеет делать это беззвучно и лишен
нравственных ориентиров. По всей видимости, я был начисто лишен таких
ориентиров, ибо меня нисколько не занимало, до какой степени заметны
внешние проявления моей реакции. Имидж воспитанного человека не пострадал
исключительно благодаря привычке смеяться с перекрытой гортанью. Слух
несчастной Зинаиды не различил звуковых волн, а наблюдать запрокинутую
голову, перекошенное лицо и скрюченные ноги ей не пришлось, поскольку все
эти подробности сливались сейчас для нее в одно-единственное мутное пятно,
которое называлось "Вадичек". Оставалось еще костно-мышечное чувство,
которое в принципе могло уловить колебания низкой частоты, передававшиеся
от моего тела окружающим предметам. Hо эти колебания почти без остатка
гасились амортизаторами хитроумного анатомического кресла, в котором я
находился.
Таким образом, Зинаида не была оскорблена. Hо ей казалось, что я молчу, и
это ее смущало. Поэтому, выждав некоторое время и не услышав ответа, она
произнесла:
- Вадичек! Ты хоть понял, что случилось?
Притворяться молчащим и дальше становилось невежливым. Я собрал всю свою
волю в кулак и подверг судорожные колыхания чрева мгновенной заморозке.
Достигнутый эффект удалось удержать ровно настолько, чтобы успеть
произнести: "Понял!" - и снова рухнуть в объятия садистически
непреодолимого смеха. А Зинаида по простительному неведению принялась
подливать масла в огонь:
- Ты знаешь, Вадичек, я сама не пойму, как это у меня вышло. Я думаю, это
потому, что у них сливной рычаг слишком низко расположен. Ты вот говоришь,
что японцы никакие не маленькие, что это миф. Какой же миф, если такие
низкие рычаги? Им, выходит, наклоняться не надо. Это нам надо наклоняться.