"Партай-геноссе" - читать интересную книгу автора (Зарипов Альберт Маратович)

Глава 3 МЕСТНЫЕ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТИ

Ранним утром второго дня нашего выхода мне совершенно не понравилось. То что нас разбудили ещё до восхода солнца — это было для солдат делом привычным. Ведь в дальний путь следует отправляться как можно раньше. И завтрака как такового у нас не получилось. На разведение костра и кипячение чая ушло бы слишком много времени. Поэтому нам пришлось довольствоваться куском хлеба, баночкой консервов и обычной водой. Что тоже довольно-таки часто составляет рацион питания бойца спецназа.

Но вот наблюдать за водными процедурами товарища майора Болотского… Это было слишком! Ведь парторгу было недостаточным умыть лицо и шею. Ему потребовалось полностью обмыть свой здоровенный торс. К тому же совершенно небритый… Вернее, абсолютно нестриженный…

Я смотрел почти ненавидящими глазами на то, как чистая и прозрачная вода из общей Це Вешки самым варварским образом расходуется совершенно впустую. На мой почти объективный взгляд, это было изуверством!.. Вода журчащей струйкой вытекала из горлышка пластмассовой фляжки, потом она растекалась по обширнейшему телу якобы товарища майора… И затем заветная и драгоценнейшая водичка попросту уходила в песок. И всё!.. Потери данной жидкости были безвозвратными. Причём без какой-либо пользы всей группе. Была вода, и нету её больше!.. Не улетучилась или испарилась, что, в общем-то, является одним и тем же. Не оказалась выпитой в чистом виде или съедённой в качестве жидкого солдатского супчика, что вполне приемлемо. Нет… Вода уходила в афганский песок в виде струек и капель, стекающих с туловища товарища по партии. Как его назвал Весёлый… За глаза конечно же.

Я подумал-подумал, да и пошёл к командиру группы. Жаловаться и ябедничать, стучать и закладывать, доносить и кляузничать… Короче говоря, обращать внимание командования группы на совсем уж недостойное поведение товарища майора. Хоть это и является лёгкой формой такого греха, как предательство!.. Однако всеобщие интересы личного состава группы заставляли меня пойти на такое падение… Ведь я утрачивал уважение к своей собственной персоне, так и всеобщий авторитет среди других людей. Хоть этот грех и совершался в первую очередь именно для их же блага.

— Товарищ старшнант! — произнёс я очень хмуро.

На большее у меня язык не повернулся. Зато мой подбородок очень точно указал на фыркающего и плескающегося парторга.

— Да вижу!.. — произнёс Веселков.

Он уже наполовину опустошил маленькую банку мясного паштета. Мы не успели обменяться ни единым словом, как в наш служебный разговор встрял товарищ прапорщик.

— А что такое? — поинтересовался старшина. — Воды жалко? А-а?

Вопрос казался совершенно риторическим. Ведь мы сейчас находились в афганской пустыне, а не в пятигорском бювете, где минеральная водичка течёт круглые сутки из десятков краников.

— Жалко! — признался я. — А вдруг не хватит?

— Я же вам на группу выдал одну РДВешку. — заявил прапорщик Акименко. — Что?.. Мало?..

Я вздохнул и всё же произнёс вполне сакраментальную фразу, услышанную в прошлом месяце.

— Воды в пустыне много не бывает.

Старшина никак не отреагировал. Зато командир группы уделил мне чуточку своего внимания.

— Ну, ладно! — сказал он со вздохом. — Ты иди… А я ему потом скажу.

— Есть! — ответил я, затем подхватил свой пулемёт и пошел к своим коллегам-срочникам.

А через минуту умываться стал старшина. Хоть это и явилось для меня второй неприятностью за сегодняшнее утро, однако следовало отдать должное. Акименко сложил две ладошки и одним быстрым движением ополоснул лицо. При этом он ещё и умудрился остатками этой же воды обмыть свои руки. На этом водные процедуры старшины роты оказались законченными.

А товарищ майор всё ещё плескался… В ход пошла уже вторая фляга…

Я бы и сам сейчас умылся. Но не хотел подавать дурной пример остальным нашим бойцам-товарищам. Ведь каждому захочется умыться. Ведь все мы являемся солдатами срочной службы и каждый из разведчиков ничем не хуже меня. Потому-то я и не умывался. Поскольку я сам ничем не лучше остальных разведчиков.

А вот умыться чистым и сыпучим песком — это было в самый раз! И ничего здесь не казалось зазорным. Ведь умываются же люди снегом. Вот и песочек может сгодиться для этой же цели. Ещё в школе я читал повести писателя Платонова, в которых довольно-таки подробно рассказывалось о быте туркменских кочевников. Когда кожа становилась сальной, они использовали обычный песок. Ведь его так много в пустыне…

Я не удержался от этого соблазна и подошел к девственно нетронутому бархану. Мои ладони зачерпнули чистый песок и сложились в одно целое. Я выдохнул воздух, как перед прыжком в глубину, и быстро обтёр сыпучим песком лоб, щёки и подбородок. Первый опыт показался мне очень даже удачным. Хоть на моём лице и остались крупинки пустыни, но кожа после песочной обработки стала сухой и почти чистой. Затем я зачерпнул песка ещё раз… Потом ещё…

Затем мне оставалось обтереть песком свои ладони. После чего ими можно было смахнуть с лица последние частички афганской пустыни. На этом моё умывание закончилось. Кожа стала сухой и совершенно чистой. На ней не осталось ни малейшего намёка на сальность… Только вот веки… Они по-прежнему сохранили остатки сонного состояния. Но это было уже мелочью военной жизни. Через час или два должно пройти.

С брони за мной наблюдал Вовка Агапеев. Явно не выспавшийся и потому с чрезвычайно сонным личиком.

— Ну, и как? — спросил он. — Песочком…

— Нормально! — бодро ответил я. — Сойдёт для сельской местности.

Сейчас почти все солдаты группы сидели на броне «согласно купленных билетов». Кто-то дожёвывал особо вкусную хлебную корочку. Кто-то подставил заспанное лицо под еле тёплые лучики восходящего солнца. Кто-то устраивался поудобнее. В общем все ждали… Ведь наша группа уже была готова к выдвижению. Но ядро отряда вместе с двумя группами запаздывало. Команды «Вперёд!» пока что не поступало. Я тоже взобрался на БМПешку и уселся на своё место. Вооружившись самым мощным биноклем, я стал осматривать пустыню… Чтобы не видеть водное святотатство…

Наконец-то моржовое фырканье вкупе с весёлым плесканьем енота-полоскуна закончилось. Товарищ парторг стал обтираться полотенчиком. И чувствовал он себя самым счастливым человеком на свете. А я наоборот… И мои мысли уже сами по себе переносились в завтрашнее утро. А потом в послезавтрашнее. А затем ещё дальше… И возникали у меня чересчур уж сильные сомнения… Что командир группы скажет хоть слово против майорского обыкновения умываться водой по утрам.

И вдруг послышался новый плеск воды! Мои задремавшие было глазки открылись почти мгновенно. И я увидел то, как теперь под водной струйкой держит ладони солдат Сальников.

— Сало! — взвился я как ужаленный в одно место. — Ты чего?! Охренел?

Затем я моментально перешёл на самую ненормативную часть наиболее великого и чрезвычайно могучего языка всей нашей планеты Земля. Причём моё красноречие совершенно не стеснялось указывать на первопричину внезапно вспыхнувшего гнева…

— Ты чего орёшь? — обиделся Сальников. — Воды что ли жалко?

— Жалко — это у пчёлки! — я на мгновение вставил в свою речь более-менее приличную фразу, после чего опять перешёл на откровенную ругань.

Моё сквернословие прекратилось очень быстро. Когда сбоку объявился товарищ майор.

— Зарипов! — возмутился он самым праведным гневом. — Ты чего это здесь материшься? А-а? Я тебя спрашиваю!

Я конечно же спохватился… Как будто ругался только из-за Вовки Сальникова… И как будто мой откровенный мат-перемат имел прямое отношение только к солдатскому разгильдяйству… Как будто я совершенно не хотел затронуть недавнее умывание товарища майора…

А парторг продолжал наседать:

— Я тебя спрашиваю! Чего молчишь? Кто тебе позволил ругаться матом?

— Никто! — хмуро буркнул я, но затем вновь вскинулся. — А чего это он воду впустую переводит?! Вот я и ругаюсь! Мы же сюда не на прогулку приехали! Сегодня — только второй день!

Однако мои доводы не подействовали на майора Болотского.

— Солдат умывается! — заявил парторг самым беззастенчивым тоном. — Ну, и пусть умывается! Советский солдат должен быть всегда чистым и опрятным!

Кажись, это была фраза из какого-то общевоинского Устава. А потому данное изречение являлось непреложным военным законом.

— Ну, ладно… — смирился я. — пусть умывается.

На этом моя дискуссия с товарищем парторгом закончилась и он ушел обратно… Однако мой диалог с солдатом Сальниковым продолжился…

— Ладно, Вовчик! — произнёс я очень уж умиротворённым тоном. — Умывайся! Вода же твоя…

Он меня понял моментально… Ведь мой крайний намёк означал то, что Сальник может умываться сколько ему вздумается. Но только вся израсходованная им вода будет считаться не из общего запаса… А его личного…

— Алик! — взвился Володя. — Ты что?!

— А ничего! Отрезал я. — Ты сейчас умываешься своей водой! Какие проблемы?! Умывайся дальше! Но на раздаче получишь на одну флягу меньше.

Вовка подумал немного и попробовал возразить мне с другой стороны:

— Так что теперь, совсем не умываться?

— Я же тебе говорю… — произнёс я. — Делай с водой что хочешь. Со своей водой. Можно и песком умыться.

— Что я!? — опять обиделся Сальник. — Чурка, что ли?

Я подошел к краю брони и спрыгнул на землю.

— Чурка или не чурка — это твоё дело. Только вода в Це Вешке — это общая вода! Понял? Её можно только пить…

Закончив говорить, я развернулся в другую сторону и зашагал прочь. Когда малая нужда была успешно справлена, я возвратился обратно. К тайной моей радости Вовка Сальников передумал обмываться дальше…

Меня данное обстоятельство только порадовало. В общем смысле и в конкретном нашем случае я был прав на все сто пятьдесят процентов. Ведь питьевую воду в знойной пустыне следовало экономить буквально на каждом шагу. Такого мнения придерживался не только я, но и остальная часть нашей группы. Кроме, разумеется, Сальникова. Однако все бойцы предпочли промолчать, чтобы не ввязываться в словесную перепалку, да ещё и на виду у командного состава. А я вот не мог удержаться от резких слов в адрес чистюли Вовочки. Мне вообще-то следовало это сделать по отношению к любому нашему солдату. Ведь я был замком, на котором и висела вся ответственность за благополучное водоснабжение всего нашего личного состава.

Наконец-то в полукилометре от нас раздался долгожданный шум. Это запустили двигатели БМПешки первой группы. Значит, через несколько минут наша ротная колонна тронется в дальнейший путь.

Всё дальнейшее произошло ровно таким образом, как и учили механиков-водителей в их мазутейской учебке. Как и положено, движение начала первая разведгруппа, затем в её хвост пристроилась БРМка командира роты, вслед за которой потянулся МАЗ-топливозаправщик. Далее в путь тронулся вооруженный Урал. Потом нашу колонну продолжила вторая группа. Ну, и последними оказались мы.

Теперь наша, скажем так, военная дорога пролегала непосредственно по сыпучим пескам пустыни Регистан. Высокие барханы и заросли саксаула простирались настолько, насколько хватало зорких разведчицких глаз. Афганская пустыня казалась однообразным бескрайним пространством, протянувшимся аж до самой линии горизонта. И нам только оставалось удивляться способностям командиров находить нужное направление в столь монотонно безликой местности. Ведь никаких ориентиров не наблюдалось абсолютно.

Однако командир роты перемещался на боевой разведывательной машине, оснащённой умным устройством по отслеживанию себя самой в окружающем пространстве. А его заместитель по технической части ориентировался по прошлогодней колее. Для этого пожилой майор и сидел на бронелисте самой первой БМПешки, являвшейся ныне первопроходчицей из всех остальных машин. Однако за минувший год старая колея успела потерять свой первоначальный вид. Сыпучие пески, перемещаемые по пустыне ненавязчивым афганским ветром, занесли гусеничный след.

И в этих случаях, когда с брони было невозможно определить дальнейшее направление движения, зампотех роты спрыгивал с первой БМПешки, чтобы обежать полукругом близлежащий участок местности. Он сначала пробегал вперёд и вправо, а затем на удалении в тридцать-сорок метров поворачивал влево… Теперь майор бежал по дуге, старательно лавируя меж высоких барханов и разросшихся кустов. В большинстве случаев его попытки вознаграждались долгожданным успехом. Старая колея всё-таки обнаруживалась, и тогда наша колонна возобновляла движение… И так до следующего занесённого песком участка… И тогда майор-зампотех вновь спрыгивал с брони и бежал вперёд да вправо…

Однако несколько раз выходило так, что прошлогодний след не удавалось обнаружить с первой попытки. Видимо, в этих местах афганский ветер дул особенно сильно, вследствии чего ему удавалось переместить слишком уж большое количество «лёгкого на подъём» песка. Причём на чрезвычайно обширных пространствах… И тогда зампотеху приходилось пробежать сначала одну дугу, затем отдалиться ещё метров на сорок, после чего свернуть вправо… Если и вторая попытка оканчивалась неудачей, то за ней следовала третья…

— Блин!.. — сердито ворчал наш механ Лукачина, наблюдая за снующим меж барханов и кустов зампотехом. — Что они?.. Мальчика что ли нашли?..

Лука стоял на броне и искренне переживал за своего военно-технического начальника. Ведь механики-водители подчинялись не только командиру своей разведгруппы, но ещё и зампотеху роты. Ведь это именно товарищ майор целыми днями пропадал вместе с ними в разлюбимом автопарке, где они вместе занимались обслуживанием боевой техники. И механы нашей роты сильно уважали своего непосредственного начальника. Поскольку зампотех был человеком хоть и строгим, но справедливым… Но к тому же страдающим сердечной недостаточностью…

Потому-то и возмущался механик Лукачина:

— Послали бы кого-нибудь из бойцов! Тут много ума ведь не требуется. Пробежался раз. Потом ещё… И всё тут…

— А он уже третью дугу наяривает, — произнёс Вова Агапеев. — Далековато убежал…

Фигурка зампотеха сейчас мелькала метрах в двухстах от первой брони. Это означало только одно — мы попали на сильно занесённый песком участок пустыни. И теперь нам придётся прождать неизвестно какое количество времени, пока вновь не найдётся прошлогодний след.

— Есть! — радостно воскликнул Лука. — Товарищ майор не подкачает никогда!

— По местам! — скомандовал старший лейтенант Веселков и оглянулся назад. — Эй! Я сказал: «По местам!».

Солдаты заняли свои места, и нам осталось лишь подождать минут пять, пока тронется с места вторая группа. Зампотех уже перестал махать руками, давая условный сигнал первой БМПешке. Вскоре он забрался на свою первопроходчицкую броню и наш путь продолжился.

Однако метров через сто пятьдесят колонна вновь замерла, и майор-пионер опять побежал вперёд. Вскоре старый след был обнаружен, и движение продолжилось. Но ещё через сто метров…

— Да сколько можно!? — вполголоса ругался старшина роты. — Дёргаемся туда-сюда…

— То ж пустыня. — философски проворчал Лука, вновь вылезая из своего душного закутка. — Песком засыпало колею и всё тут.

Впереди взревели двигатели первой группы. Колонна опять начала движение. В этот раз нам попался самый трудный участок пустыни. Прошлогодний след оказался занесённым на слишком уж большой своей протяжённости. И тогда зампотех стал бежать впереди колонны, обнаруживая засыпанную колею по мельчайшим признакам.

Теперь все машины передвигались со скоростью бегущего по пескам человека средних лет. То есть крайне медленно… А майор всё бежал и бежал… Даже нам, находящимся на значительном удалении, была хорошо видна белая соль, которая очень явственно проступила на зампотеховской спине. Она то пропадала за сыпучими барханами и кустами саксаула, то вновь появлялась в зоне прямой видимости… Ведь майору-разведчику следовало не только обнаружить полузасыпанный след, но и обозначить подходящий маршрут для колонны. Поскольку на месте старой колеи довольно часто возвышалась большая песчаная дюна… Или высокий бархан… А взбираться на эти естественные преграды, чтобы доказать всему миру упорство советских войск в достижении поставленной цели, попросту не имело смысла. И БМпешка может не одолеть песчаный холм, увязнув в нём всеми своими гусеницами… Да и сторонних наблюдателей вокруг не имелось…

А пожилой майор всё бежал и бежал… И наша броня всё кралась за ним и кралась…

— Если так дело пойдёт и дальше… — резонно подметил командир нашей группы. — То мы месяца через полтора доберёмся!.. В одну только сторону.

Что верно, то было верно… С такой минимальной скоростью мы много не проедем. И всё же нам оставалось надеяться на то, что сейчас мы преодолеваем самый трудный участок пустынной местности. И далее всё пойдёт как по маслу.

Прошло ещё минут тридцать, пока усталый зампотех не взобрался на свою броню. И сразу же увеличилась скорость движения. К нашему удивлению, а затем и к радости набранный механиками темп не сбавлялся. Таким образом нам удалось беспрепятственно проехать километров пять или шесть. Причём ни разу не останавливаясь… Однако затем пустыня Регистан опять выкинула злую афганскую шуточку. Ведь перед нами вновь оказался труднопроходимый участок местности… И бедолаге-зампотеху пришлось уже в который раз бежать вперёд…

И опять ругался Лукачина… И вновь мы смотрели на мелькавшую вдали выбеленную спину зампотеха… Но вскоре пожилой майор уступил своё право первопроходца более молодому разведчику…

— Ну, наконец-то! — удовлетворённо хмыкнул Лука. — А то сколько можно!?

Молодость не подвела и путь был найден. Колонна двинулась дальше… И уж на этот раз пустыня смилостивилась над нами. Труднопроходимых мест больше нам не попадалось, а полузанесённый след обнаруживался опытным глазом зампотеха прямо с брони первой БМПешки. Скорость движения резко увеличилась и теперь наша колонна преодолевала за один час километров двадцать или даже под тридцать… Песок же всё-таки… Высокие барханы и густые саксаульные «дебри»…

Случались во время движения и некоторые казусы… Так на нашу броню бросилась ядовитая змея… Она, по всей видимости, была сильно напугана грохотом гусеничных траков и рёвом двигателей боевых машин… А потому решила контратаковать…

— Гля! — воскликнул прапорщик Акименко и показал рукой вперёд.

Но сидящие на нашей БМПешке уже увидели грозную опасность… С обочины свежепроложенного военного тракта и прямо на его середину метнулась змея. Она стремительно свернулась полукольцами и угрожающе выставила против нас небольшую головку. Это была змея эфа. Я хоть и не угадал её по внешним признакам, но столь диковинная манера предброскового поведения была свойственна только им… Змеям пустыни по названию эфа…

И она бросилась на нас!

Но мы этого даже не заметили. Потому что мы продолжали сидеть на броне, а наша боевая машина по-прежнему двигалась только вперёд… И смертельный укус ядовитой гадины скорей всего пришёлся в нижний бронелист… Ну… Или в днище БМПешки…

— Э-эх! — удручённо вздохнул товарищ прапорщик. — Надо было её гусеницей!.. Чтоб неповадно было…

Кое-кто из наших солдат даже привстал со своего места и оглянулся, чтобы узнать дальнейшую судьбу коварной змеюки. Однако густой шлейф афганской пыли помешал это сделать. И мы так и не ознакомились с результатами стремительного броска эфы… Сломала ли она хоть один свой ядовитый зубик… Или же оба своих клычка.

Наверное, эта эфа понесла существенный урон… О чём не преминула сообщить своим ядовитым родственницам: как близким, так и дальним… Поскольку как в остаток этого дня, так и в начале следующего никто на нас не бросался… Ни с ядовитыми зубами, укус которых наиболее смертелен именно весной. А сейчас на дворе стоял апрель месяц… Не бросались на нас ни с рогами наперевес… Предварительно заточенными коварными афганскими моджахедами.

Но с дикими представителями местной фауны нам всё же пришлось столкнуться… Не в прямом конечно смысле, а в переносном… И даже можно сказать, в сугубо гастрономическом…

Но об этом чуть попозже… Пустыня… Понимаете ли…