"Александр Смолян. He смей! (Звезда, 1981, № 8)" - читать интересную книгу автора

и поднялся. - Я не обманул вас, мы уложились ровно в десять минут.
- Прошу вас, Михаил Михайлович: если возникнут какие-нибудь осложнения...
С материалами, может быть, или что-нибудь в этом роде - не забывайте обо
мне.
- Спасибо, Август Иванович.


* * *

Михаила Михайловича студенты за глаза называли Михмихом. Он знал это и
нисколько не обижался: педагогический опыт свидетельствовал о том, что
подобным образом конструируются обычно прозвища тех, к кому не пристают
почему-либо обидные клички. К примеру, декана биофака Григория
Григорьевича Григоренко называли Грикубом, а секретаршу ректора Людмилу
Юрьевну - именем, взятым, казалось, из романа об инопланетянах: Люю. За
много лет Михаил Михайлович настолько привык к прозвищу, что мысленно и
сам называл себя так. И в семье - пока была семья - его так называли. Жена
давно умерла, сын - профессор Киевского университета - и сейчас каждое
письмо начинает обращением: "Мой дорогой Михмих!".
Михмих сказал ректору правду: он действительно потерял интерес к делам
своей кафедры, факультета. Собственные лекции стали казаться ему столь
скучными, что он искренне удивлялся долготерпению студентов. Но оживлять
чем-либо лекции не было уже никакого желания.
Только в одном Михмих был не вполне откровенен со своим бывшим учеником: в
глубине души равнодушие свое к факультетским делам он объяснял вовсе не
старостью. Нет, не старостью, а скорее напротив: страстью. Экспериментом,
поглотившим все его существо, все его помыслы, не оставившим места для
каких-либо иных интересов. Все остальное потускнело рядом с его открытием.
Ибо это было именно открытием - экспериментом Михмих называл это только из
вящей осторожности, только временно, пока не придет пора пригласить в
лабораторию членов ученого совета, представителей Академии, журналистов...
В лаборатории профессора Грачева уже дважды работал... (Нет, работал - не
то слово: работают и машины... Функционировал? Тоже не то... Жил?)
Профессору Грачеву удалось создать в своей лаборатории Большой Мозг и уже
дважды обеспечить на некоторое время его нормальную жизнедеятельность и
нормальную работу.
Большой Мозг - это определение было бы довольно точным, но Михмиху оно
казалось и слишком лобовым, и несколько опошленным: ведь даже компьютеры,
жалкие компьютеры, называли "электронным мозгом".
Электронно-вычислительные машины, усовершенствованные арифмометры, ничего
больше. Всяческая штампованная дребедень, запрограммированная от и до.
Нет, профессором Грачевым был создан настоящий мозг, но гораздо больший и
гораздо более мощный, чем обычные! Никакой электроники, только биохимия.
Никаких токов, кроме биотоков. Не электронный, а подлинный, живой,
нейронный, так сказать.
"Ладно, окрестят, за этим дело не станет", - думал, улыбаясь собственным
мыслям, старый ученый. Ему хотелось, чтоб его позднее детище носило имя,
похожее на человеческое. "Мсье Бомо" - так называл он пока что в дневнике
эксперимента Большой Мозг. То, что находилось в лаборатории, в нижней
камере опытной установки.