"Наталья Смирнова. В день желтого тумана (повесть) " - читать интересную книгу автора

плакала, пока не пришел директор и не сказал, что все обошлось, приступ
купировали. Они стали прощаться, и Ольга вышла из номера.
"Зачем живет такой человек? - думала о себе Оксана. - Я просто
совратила его. Я посредственность, потому что так грубо и нагло поступают
только посредственности, разыгрывая спектакли, чтобы хоть кто-то обратил на
них внимание. Кроме этого "хочу", больше за душой ничего нет. Пусто. Только
чтобы обратили внимание, и все. А кто - не важно, Рустам не важен, муж не
важен, отец не важен. Стыдно. Позор на мою голову. Ну и что, что нежеланный
ребенок, одна глядеть не хочет, а другой старательно заглаживает вину. Что,
теперь так и ходить по краю оврага, замирая от желания кинуться вниз
головой, чтобы больше не думать о себе?" Презирая себя, Оксана шла к
спасательной станции.
- Привет, Сергей Грушецкий. Поехали кататься? Не вздумай перевернуть
банан, я жилет не беру. И плавать не умею. Ты, надеюсь, знаешь, кто я
такая? - Он усмехнулся и кивнул. - Гляди в оба, значит.
Спасатель отвел глаза и не торопясь столкнул в воду скутер. Как он клял
себя потом! Сразу надо было ее послать. Видно ж было.
Через двадцать восемь минут все было кончено: банан перевернулся,
девчонка, брыкнув ногами, резко ушла на дно и, сколько он ни нырял, исчезла
бесследно. Попав в сильный холодный поток, он понял, что ее отнесло на
запад, и поплыл туда, но она словно сгинула. Из-за потоков с лимана никто не
купался, море стояло пустое и спокойное.
Девчонка захлебнулась, работа потеряна. Ищи их теперь, труп и работу.
Он позвонил на станцию - трубку никто не взял. Вернулся он на берег через
час, окоченев от холода и безысходности.
Рустам ждал ее, боясь пропустить, и вторые сутки не выходил из дома.
Сердце то сжималось от ненависти, то распускалось в надежде. Она не
шла. Веревки вьет. Пускай, если ей так веселее. Почему-то вспоминалась Люся,
нормальная и простая, как трава или облако. Но раздражение опять вспыхивало,
как отгоревшие угли. Девочка моя.
Сладкая, как вишня, стерва. Кто говорил, что уедем в город, что
разведется, обвивался вокруг ног? Она лгала, она всегда лгала, но он ей
верил. Зачем она это делала? Зачем нужна ложь, горько-сладкая, как дым
костра?
Он, не заметив, как вышел из дому, увидел на сумрачном берегу небольшую
толпу. Что-то странное было в этой напуганной стайке, и он заспешил. Лиц
было не узнать, словно кто-то пришиб всех сразу тяжелым камнем, исказив до
неузнаваемости лица. Только складчатые лбы в морщинах да опущенные взгляды.
- Сразу ушла на дно и больше не появлялась, - сказали хрипло.
- Она пловчиха, с детства... - навзрыдный мужской голос.
Ее мать молчала. И умереть толком не могла. Утонула нелепо, бросила
сына на стариков. Он в поселке и пока ничего не знает. Хорошо б и не узнал:
уехала, бросила, и все. Что она, в сущности, и сделала. Разве не так? И она
заплакала, трясясь крупным телом, вспомнив вдруг девочку с вечно разбитой
коленкой. Вечнозеленой коленкой.
"Неужели?" - ужаснулась Ольга. Красавица на точеных ногах, а впереди
дорога, выложенная булыжником мужских сердец. Господин совратитель знал и не
сказал, оказался убийцей, а она соучастница. Она тоже знала, но не
предупредила. Как в дурном американском кино, ей не хватило времени понять,
что задумал маньяк.