"Виктор Смирнов. Заулки (Повесть)" - читать интересную книгу автора

бояться. Тут сидели его почитатели.
- Ну, был,- ответил Димка.
- Пойдем посидим, - предложил Гвоздь. Соседи принесли им пиво. Гвоздь
долго, молча пил. Потом сказал решительно:
- Это про меня. Друга там убило, под кладбищем. И меня тоже убило,
только я выжил. Меня на волокуше утащили ребята. Ты как узнал?
Поразмыслив, он сам себе ответил:
- Ну, конечно, тебе небось лет десять было. Насмотрелся на нас. А я не
один был такой... Да.
Ручища у него была красная, ладонь что в ширину, что в толщину -
кубическая. Гвоздю, из уважения, поднесли кружку, а не поллитровую банку, из
тех, что в обилии приносили гости, зная недостаток в посуде. Но держал он
эту кружку за обод, а не за ручку, обхватив край крепкими толстыми пальцами.
Странный он был малый, Гвоздь, резкий, мрачный, и исходила из него сила,
которую одними налитыми мышцами да бычьей шеей не объяснишь. За этой силой -
целая жизнь, драка с немилосердной судьбой. Это чувствовали все, кто
встречался с Гвоздем. И очень немногие дерзали стать вровень. Гвоздь не
восхищался Димкой, как многие другие, не подливал в стакан, не просил
прочитать еще. Думал. Потом взглянул коротко в лицо. Глаза у него были
маленькие, серые, злые.
- Сам сочинил или спер? - спросил он. И опять, после недолгого
изучения, похожего на покалывание штыком, ответил себе: - Сам.
Подошел худой, ужеподобный Кулеш, бывший, чечеточник из военно-морского
ансамбля, уволенный с почетной службы за нарушение дисциплины, или, как он
говорил, за анархизм и лютую любовь к воле. Чечетка с недавних пор стала
считаться танцем глубоко порочным, так что бывший солист оказался и вовсе не
у дел. При упоминании о чечетке он многозначительно хмурился и указывал
пальцем наверх. Это и его как бы возносило к загадочным высям. Но если в
"Гайке" были только свои, подвыпивший Кулеш показывал класс. Кулеш сказал,
извиваясь и дергая маленькой набриллиантиненной головкой:
- Студент, почитай чего-нибудь красивого. Душа просит.
Гвоздь ответил, не поднимая глаз:
- Растворись.
Кулеш растворился - он умел быть неслышным. Гвоздь спросил у Димки:
- Что, любят тебя здесь? Кормят, наливают, хвалят?
- Угу.
- А кто друг?
- Да все...
- Все. Этого я не понимаю. Я с полком не дружил. Я в полку служил. А
дружил с теми, кто стоит того. Их уже и нет. Собаку можно завести. Друга
нельзя. Он или есть, или его нет.
Он снова замолчал, выпил пива. Рядом с Гвоздем как будто не
существовало огромной гомонливой "Гайки". Он заполнял собой все. Спросил:
- Деньги бывают?
Студент пожал плечами. Деньги у него, конечно, бывали, но недолго.
Стипендию он, после очередной сессии, уже не получал. Мать и отчим об этом
не знали и изредка присылали кое-какие деньги на карманные расходы, полагая,
что на еду ему хватает, а квартира, благодаря доброте Евгения Георгиевича, у
него есть и так. В общем, разок в месяц он бывал с деньгами, но не более чем
на пять-шесть дней,