"Сергей Снегов. Дороги, которые нас выбирают" - читать интересную книгу автора

торжественных приемов. Из других городов приходили добрые вести: везде
признавали власть Повелителя, везде торжествовали по случаю гибели майора
Шурудана. Летающий монах порадовал Конрада, что в одном городишке из самых
заплеванных некий горожанин публично высказался: "Хрен редьки не слаще!"-
и странная эта фраза, по письменному объяснению горожанина, немедленно от
него затребованному, означает высшую степень одобрения. Сам Антон
Пустероде был склонен именно к такому толкованию, хотя и не знал, что
такое хрен и что такое редька, и в толковом словаре языка Мариты тоже не
нашел значения этих слов.
Зато сообщения из деревень не радовали. Скупые крестьяне, и раньше не
жаловавшие пятидесятипроцентное изъятие доходов, поголовно как с цепи
сорвались, услышав о шестидесятке. Кое-где дополнительные десять процентов
приходилось изымать под дулами импульсаторов. На исходе недели летающий
монах, ныне министр экономики, доложил о возмутительном происшествии,
случившемся неподалеку от Анатры на маленьком хуторке.
- Хозяин того хутора схватил дубину и кинулся на предводителя отряда.
Еле-еле удалось его усмирить. А когда ему благожелательно разъяснили, что
дополнительное изъятие совершается по вашему личному указанию, он
разбушевался еще сильней. По долгу службы обязан известить вас, что он
яростно кричал непотребные слова, вроде: "В гробу я видел вашего
Повелителя! Буду дубиной полосовать его повелительную задницу, как не раз
полосовал!" И прочее в том же духе. Предводителю отряда пришлось
импульсировать старого буяна. А потом он узнал, что старик носил ту же
фамилию, что и вы, Повелитель. Он опасается, что казнил вашего
родственника.
- Нет, казненный мне не родственник, - спокойно сказал Конрад. -
Предводитель поступил правильно. Передайте ему мою благодарность.
Все же спокойствие далось нелегко. По уходе министра экономики Конрад
впал в горесть. То ли терзали печеночные колики, то ли грызла совесть. Он
не любил отца, отец не терпел сына. Но никогда их свары не раскалялись
настолько, чтобы он пожелал отцу смерти. И, дерзя, и возмущаясь, он
сохранял сыновнее почтение. Он и бежал из дому, чтобы не перейти в запале
этого почтения. А сейчас отец погиб по велению сына, хоть и не прямому,
стал только косвенной жертвой, но все же жертвой сыновних приказов. И
Конрад в отчаянии воззвал к утешению Внутреннего Голоса. Внутренний Голос
отозвался без промедления. "Старик, я тебя понимаю! - горько изливался он.
- Боже, как я тебе сочувствую! Такое горе нелегко пережить, но пережить
надо. Страна нуждается в твоем ясном уме, в твоей твердой воле, в твоем
безмятежном спокойствии, и потом, между нами говоря, больно уж шебутной он
был, твой безвременно погибший отец. Он единственный не верил в твое
величие и делал все, чтобы величия не осуществилось. Он был тебе не только
отцом, но и врагом, так это нехорошо получается. И нет сомнения, что он бы
не ограничился руганью, после того как узнал, что ты - Повелитель. Он
такую бы на тебя покатил телегу! Попросту не дал бы достичь той великой
цели, которую тебе предначертала судьба. Сколько бы людей погибло, разожги
он восстание, а он бы перед этим не остановился. Так что его маленькая
личная смерть спасет от общественных потрясений, от сотен других смертей.
С государственной точки зрения надо одобрить его гибель. Вот так оно очень
непросто и очень закономерно получается, старина! Возьми себя в руки и
успокойся!"