"Сергей Снегов. Сверхцентр бессмертия" - читать интересную книгу автора

несет. И не давал бы Лоренцо углублять его исследования, вместо того чтобы
подзадоривать его, как делал все эти три года с такой губительной
неосторожностью... Нет, все равно бы продолжал исследования! Ах, мне так
трудно говорить, Генрих!
Он в изнеможении замолчал. Генрих, стараясь не беспокоить пристальным
взглядом, украдкой рассматривал его. Они с Францем не виделись два года.
Франц и раньше не отличался ни железным здоровьем, ни физической силой, ни
особенной общительностью: худенький, замедленный в движениях, застенчивый
человек - таким он был в школе, таким остался в университете, таким
являлся перед студентами и сотрудниками, когда приобрел известность как
крупнейший исследователь жизнедеятельности нервных клеток. В дружеском
кругу о нем шутили: "Франц потому и занимается синтезом жизни, что ему
самому природой отпущено мало жизни".
За те два года, что Генрих не встречался с ним, Франц прямо-таки
зловеще переменился. Если бы кому-нибудь понадобилось продемонстрировать
человека, вконец измученного болезнью, Франц бы подошел отлично. Его
природная худоба превратилась в ужасающую костлявость, неизменная
бледноватость стала мертвенной бледностью, а щеки и лоб так сжались, что
как-то и не воспринимались при первом взгляде. Когда больной поворачивался
на бок, голова топориком-профилем выставлялась перед грудью. Но болезненно
блестящие глаза глядели разумно, это Генрих отметил сразу и с некоторым
недоумением: умный взгляд мало вязался с путаной речью.
Франц догадался, с каким чувством Генрих поглядывает на него, и
постарался, чтобы слабо наметившаяся на губах улыбка выглядела
насмешливой. Он прошептал:
- Да, конечно... Я упустил из виду, что мои слова кажутся тебе
бредом. Через несколько минут ты убедишься, что такое впечатление
ошибочно. Дай мне немного собраться с силами.
- Может быть, лучше поговорить потом? - Генрих придал голосу тон
беззаботного равнодушия. - И вправду, Франци, ты немного поправишься,
подкрепишься... Нам не к спеху.
Больной покачал головой:
- Мне к спеху. И я просил тебя не говорить так быстро. Это ужасно,
как ты выбрасываешь слово за словом! - Он страдальчески прикрыл веками
глаза, снова раскрыл их, сказал с упреком: - Не хочешь понять, Генрих...
или не веришь. От бессмертия не поправляются, от бессмертия не
выздоравливают. Пойми наконец! Бессмертия можно только лишиться - и лишь с
жизнью, лишь с жизнью! Бессмертие и жизнь во мне неразрываемы, Генрих, вот
где источник ополчившихся на меня несчастий. Очень прошу тебя, выслушай
меня со всем вниманием.
- Я слушаю тебя со всем вниманием, - покорно повторил Генрих.
Франц в университете, несмотря на свою болезненность, числился в
десятке лучших профессоров. У него был прирожденный лекторский дар. Не
прошло и минуты, как бессвязная речь превратилась в аргументированную
лекцию. Генрих вскоре поймал себя на том, что слушает с интересом. Он
намеревался усердно демонстрировать внимание, чтобы не волновать
обидчивого друга. Усилий не понадобилось, внимание пришло само. Если Франц
серьезно задумал исповедоваться, то он позаботился облечь свою исповедь в
добротные логические одежды. Будь рядом доска, он чертил бы на ней схемы.
Но доски не было, это одно сковывало больного.