"Сергей Снегов. Бритва в холодильнике" - читать интересную книгу автора

работников энергозавода и сотни не наберется, каждый на виду. Эрвин - как
заноза в теле. Он ненавидит нас - всех вместе, каждого особо. По-моему,
это достаточное основание, чтобы и мы его недолюбливали.
- Я все-таки не понимаю. Никакое штатное расписание не требует
взаимной любви сотрудников. И Меркурий не звездолет, а планета, здесь не
требуется экзамена на психологическую совместимость.
- О чем и речь! Мы не можем требовать от Эрвина, чтобы он нам всем
нравился. Но и работать с человеком, который всем неприятен, трудно. Может
быть, подробней рассказать вам, друг Рой, каким видится нам Эрвин
Кузьменко?
- Вероятно, так будет лучше.
- Эрвин Кузьменко появился на Меркурии восемь лет назад и сразу
определился в экспериментальные цехи, прошел стажировку, начал
самостоятельные исследования, - рассказывал главный инженер энергозавода.
- Тогда это был молодой милый парень, красивый, энергичный,
словоохотливый, работоспособный, - в общем, ничем не выделяющийся, таковы
все, кто добровольно меняет прекрасную Землю на трудное существование в
адской жаре и адском холоде Меркурия. Таким он был, пока не попал в
лабораторию Карла Ванина. Не проработав у Карла и года, Эрвин стал
совершенно иным. В нем развилось то, что Эдуард Анадырин называет
гениальностью, а Михаил Хонда - жульничеством.
- Сочетание нетривиальное. Помнится, вы признали обе оценки
справедливыми.
Стоковский подтвердил - да, именно так, и гениальность, и
жульничество. Гениальность выразилась в том, что Эрвин вдруг стал
генератором интереснейших идей. И не только тех, что относились к его
делу, нет, он превратился в знатока всех работ во всех лабораториях и
цехах, он словно бы сотрудничал со всеми - и каждому давал очень дельные,
порой настолько глубокие советы, что все поражались. Эдуард считает, что
вмешательство Эрвина в чужие функции стало важнейшим стимулятором, очень
многое у очень многих шло бы гораздо хуже, если бы не Эрвин.
- Вы считаете это недостатком?
- Я уже сказал: та особенность ума, что Эдуард называет
гениальностью, у Эрвина неоспорима. К сожалению, она не единственная.
Наряду со способностью предлагать замечательные идеи, у Эрвина
появилось и пренебрежение к товарищам, продолжал Стоковский. Он высмеивал
тех, кому предлагал мысли и планы: сами они ни на что значительное не
способны без его помощи - так он показывал всем своим видом. Впрочем, это
можно бы стерпеть, да и отпор не труден: на усмешку ответить резкостью, на
пренебрежение - презрением. Все было хуже и сложней. Очень скоро
выяснилось, что идеи и проекты, объявляемые Эрвином, вовсе не его
единоличные. У каждого рождались те самые идеи, что он предлагал, это были
их собственные идеи, только недоработанные, необъявленные, в правильности
их еще были сомнения. "Да я и сам об этом думал! - с удивлением говорил то
один, то другой. - И вот надо же - Эрвин высказал раньше, а ведь это вовсе
не его область!"
- Вероятно, ваш Кузьменко - телепат.
Стоковский покачал головой.
- Слишком примитивное решение, Рой. Оно способно быть только первым
подходом к пониманию. Каждый, естественно, допускал, - кто с удивлением,