"Сергей Снегов. Язык, который ненавидит " - читать интересную книгу автора

взглядом. Васька наблюдал за мной, готовясь немедленно стать на дороге, если
я сделаю хоть шаг вперед. Я опустился на свой камень. Противоречивые чувства
раздирали меня - жалость к ней, зависть к нему. Мне хотелось ринуться на
них, свалить Ваську, отшвырнуть Сыча, крикнуть: "Прочь! Она моя! Завалю!", а
там пусть ищет меня Колька Косой - посмотрим, кто страшнее. Вместо этого я
сидел на камушке и вслушивался в бушующий прибой моей крови. Я читал Спинозу
и Гегеля, знал законы излучения небесных светил, мог проинтегрировать
дифференциальное уравнение, писал стихи. И хотя после выхода из тюрьмы я был
смертно голоден - и, казалось, уже навсегда, на всю будущую жизнь - молодые
мышцы мои были тверды, ноги легки, глаза зорки. Я мог, легко мог догнать
любого Ваську и Сыча, мог повалить их на землю, вырвать захваченную ими
добычу.
И все это было то, чего я не мог сделать.

Жизнь до первой пурги

Стрелки лагерной охраны попадались разные. Большинство были люди как
люди, работают с прохладцей, кричат, когда нельзя не кричать, помалкивают,
если надо помолчать. "Ты срок тянешь, я - служу, - без злости разъяснил мне
один вохровец. - Распорядятся тебя застрелить - застрелю. Без приказа не
злобствую". Думаю, если бы ему перед утренним разводом вдруг приказали стать
ангелом, он не удивился бы, но неторопливо, покончив с сапогами, принялся бы
с кряхтением натягивать на спину крылышки.
Мы любили таких стрелочков. Чем равнодушней был человек, тем он казался
нам человечней. Может, и вправду, это было так. Зато мы дружно ненавидели
тех, кто вкладывал в службу душу. Люди - удивительный народ, каждый
стремится возвеличить свое занятие, найти в нем нечто такое, чем можно
погордиться. Пусть завтра унавоживание полей объявят высшей задачей
человечества, от желающих пойти в золотари не будет отбоя. Сделать человека
подлецом проще всего, внушив ему, что подлость благородна. Человек тянется к
доброму, а не к дурному. Ради мелких целей поднимаются на мелкие
преступления. Но великие преступления, как и великие подвиги, совершают
только ради целей, признанных самими преступниками великими.
Это, если хотите, философское вступление в рассказ. А вот и сам
рассказ.
Служил в нашей охране стрелок по имени Андрей - высокий, широкоплечий,
широкоскулый, большеротый - писаная картинка крестьянского лубка. Это был
выдающийся энтузиаст лагерного режима. О нас он, видимо, сразу составил
исчерпывающее представление и потом не менял его. Мы были враги народа,
предатели, шпионы, диверсанты, вредители и террористы, в общем, иуды,
замахнувшиеся подлой лапой на благо общества. А он, когда подошел его
призывной год, был определен охранять народ от злодеев, отомстить им за
преступления и показать другим, что "преступать" опасно. Он нашел в своем
призыве высокое призвание. И ненавидел же нас этот красавчик Андрей! Он
охранял нас со страстью, издевался над нами идейно, и если плевал нам в
лицо, то только во имя общего блага. Он не знал, что такое каста, но не
уставал подчеркивать, что мы с ним - разных категорий: он - высшее существо,
человек с большой буквы, тот самый, который звучит гордо. Ну а мы,
естественно, звучали плохо, и нас немедленно не истребляли по тем же
соображениям, по которым не ведут под нож чохом все стадо: живые мы могли