"Лемони Сникет. Скверное начало ("Тридцать три несчастья" #1) " - читать интересную книгу автора

устала держать тяжелую поварешку. Она подумала, не переложить ли ей ложку в
левую руку, но из-за того, что была правшой, побоялась, что левой прольет
соус и опять обозлит Графа Олафа. Глядя в отчаянии на полную тарелку Графа
Олафа, она вдруг пожалела, что не купила на рынке яду и не положила его в
соус. Наконец они всех обслужили и улизнули на кухню. Они слушали, как дико,
грубыми голосами гогочут Граф Олаф и его гости, и без всякого аппетита
ковыряли макароны в своих тарелках. Они чувствовали себя такими несчастными,
что им не хотелось есть.
Вскоре олафовские друзья снова принялись ритмично колотить по столу, и
дети пошли в столовую убирать со стола, а после подали шоколадный пудинг.
Очевидно было, что Граф Олаф с актерами изрядно напились, и теперь они
сидели, обмякнув и навалившись на стол, и гораздо меньше болтали. Под конец
они с трудом поднялись и всей гурьбой прошествовали через кухню к выходу,
даже не обернувшись. Граф Олаф оглядел кухню, уставленную грязной посудой.
- Поскольку вы еще не удосужились вымыть посуду, - сказал он, - сегодня
вы освобождаетесь от присутствия на спектакле. Но зато после уборки - чтоб
сразу по кроватям.
Клаус все это время стоял, опустив глаза, чтобы не выдать своего
возбуждения, но тут не сдержался.
- Вы хотите сказать - сразу в кровать! - закричал он. - Вы нам дали
одну кровать на троих!
Театральные гости при этой вспышке застыли на месте и только переводили
взгляд с Клауса на Графа Олафа, выжидая, что за этим последует. Граф Олаф
вздернул бровь, в глазах его появился особый блеск, но голос был спокоен.
- Хотите еще одну кровать - идите завтра в город и купите.
- Вы отлично знаете, что у нас нет денег, - возразил Клаус.
- Нет, есть. - Граф Олаф повысил голос. - Вы унаследовали огромное
состояние.
Клаус вспомнил, что говорил мистер По:
- Но этими деньгами нельзя пользоваться, пока Вайолет не достигнет
совершеннолетия.
Граф Олаф побагровел. Какую-то секунду он молчал. А затем одним
молниеносным движением нагнулся и ударил Клауса по лицу. Клаус упал и увидел
прямо перед собой глаз, вытатуированный на щиколотке у Олафа. Очки у Клауса
соскочили с носа и отлетели в угол комнаты. Левая щека, по которой ударил
Граф Олаф, горела. Актеры захохотали, а некоторые зааплодировали, как будто
Граф Олаф совершил невесть какой доблестный, а не достойный презрения
поступок.
- Пошли, друзья, - скомандовал Олаф, - а то опоздаем на собственный
спектакль.
- Насколько я тебя знаю, Олаф, - проговорил человек с крюками, - уж ты
что-нибудь придумаешь, чтоб добраться до бодлеровских денежек.
- Поглядим, - только и ответил Граф Олаф, но глаза его вновь загорелись
тем особым блеском, что стало ясно - у него уже родилась какая-то идея.
С грохотом захлопнулась входная дверь за Олафом и его жуткими друзьями,
и дети остались на кухне одни. Вайолет опустилась на колени и крепко обняла
Клауса, чтобы подбодрить его. Солнышко сползала за очками и подала их ему.
Клаус заплакал, правда не столько от боли, сколько от бессильной ярости при
мысли об их ужасном положении. Вайолет и Солнышко тоже залились слезами и
плакали все то время, что мыли посуду, тушили свечи в столовой, раздевались