"Х.З.Собачий "Сломанная Головоломка" [H]" - читать интересную книгу автора

собственной богоподобности), что для того, чтобы убедить в чем-то эту
бестолочь-бога из холодильника, надо просто-напросто всех-всех-всех-всех-
всех вокруг - которые ведь тоже, каждый, как и Вера Кирилловна для кого-то,
холодильники - в этом убедить. Всех вокруг.
И тогда каждый, как Вера Кирилловна, будет бросать окурки точно в урны,
уступать всем дорогу и подсаживать старичков и старушек в автобусы. И когда
у Веры Кирилловны заболят зубы - примчится добрый врач, сделает укол и
вылечит. А если будет занят, то извинится, пообещает поскорее освободиться и
порекомендует по телефону полоскание. И кассир в кассе - лишь бы только не
расстроить - продаст билет в кино, если окажется, что у Веры Кирилловны
чуть-чуть не хватает денег - с радостью подождет до следующего раза
("Гляди-ка! А ведь я для нее был сейчас чем-то вроде доброго бога!" -
тихонько порадуется кассир, глядя на радостно удаляющуюся Веру Кирилловну).
Да деньги-то - и не нужны будут! Все будут честными. Хотя нет - это уже
коммунизм какой-то получится. Деньги нужны будут обязательно! Чтоб не
сбиться, не забыть - вот, мол, эти десять бумажек кассиру, а эти три - за
вчерашний обед, очень вкусный был суп. Знаете, пожалуй даже четыре - уж
очень вкусный. Приносишь кассиру бумажки - он радуется: чуть было за делами
не забыл, что вчера еще одно доброе дело сделал, спасибо, бумажки напомнили.
Деньги станут не выражением чьего-то затраченного труда, или какой-нибудь
там потребительной стоимости, а степенью благодарности. Вот как я вам
благодарен! А я вам - во-о-от как!.. Спасибо!!! И вам спасибо!
Вера Кирилловна была совершенно серьезно убеждена, что именно так все и
будет - когда тот, в углу, у холодильника, все наконец поймет. То есть,
конечно, не кто-то там в углу - Вера Кирилловна видела прекрасно, что
никакого пылающего куста, вообще никого (кроме, разве-что, высохшего паучка
за батареей), там в углу не было. Понять нужно было... Ну, в общем, просто
всем-всем-всем вокруг, сколько их ни есть.
Думая об этом, Вера Кирилловна часто становилась очень серьезной. Она
прикидывала, сколько же их - тех, кому надо все это растолковать. Задумчиво
глядела, сдавленная со всех сторон, в окно метро, когда поезд выезжал на
мост, и прикидывала, сколько народу живет в мерцающем россыпью огоньков
далеком жилом массиве. Прикидывала, сколько десятков тысяч окошек горит,
сколько у каждой из этих лампочек сидит людей, о чем они в эту секунду
думают. И сколько их, в одной Москве, таких "муравейничков". А по стране?
А еще Китай.
Придя домой, Вера Кирилловна косилась в угол у холодильника, грозила
кулаком. Подгоняла. Уговаривала. Советовала поторопиться - ведь правда,
нужно же было срочно что-то делать!..
Но и сама не унывала, придумывала что-нибудь.
Иногда, например, представляла себя докладчиком на собрании священников
всех. Как она с высокой кафедры излагает притихшему залу возможную стратегию
общих действий...
Чаще думала, как пролезть в средства массовой информации.
Например, была когда-то такая передача - "Воскресная нравственная
проповедь". Нет, ее никто не смотрел. Лучше - "Спокойной ночи, малыши". Или
- специально: сначала грандиозная рекламная компания. "До выступления Веры
Кирилловны - просто хорошего человека - осталось двенадцать дней!"
Рекламные шиты на всех дорогах. "Десять! Девять! Восемь!" Самолеты пишут
цветным дымом цифры в небе, регулярные объявления по радио, всюду плакаты.