"Леонид Сергеевич Соболев. Англичанин" - читать интересную книгу автора

маневрирования, скинув китель в результате борьбы дисциплины с
сорокаградусной жарой, обычно изнемогал над картой младший штурман Крюйс,
ведя по приборам запутанную кривую пути линкора. Вследствие этой тесноты
гирокомпас Сперри пришлось прописать на артиллерийской жилплощади.
Он был установлен в левом углу возле двери в штурманский пост и отделен
от артиллерии условной границей медных поручней, подобно тому как отделяют
шкафами угол для ввалившегося в московскую квартиру родственника из Тамбова.
Снигирь был штурманским патриотом. Поэтому такое утеснение выводило его
из себя. Именно ему принадлежала мысль оградить гирокомпас поручнями, и он с
удовлетворением оборачивался на каждое шипенье третьего артиллериста, когда
тот, наклонившись над столом Полэна, неизменно стукался копчиком о медный
прут. Артиллерист был толст, пожалуй, толще младшего штурмана, и ворочаться
ему в коммунальной тесноте поста было сложно.
Поручни родились позапрошлым летом на стрельбе, когда стол Полэна
публично оскандалился со всем своим электрическим умом. Линкор вертелся
вправо и влево, изображая маневрирование при уклонении от атак, - и стол
Полэна должен был докладывать артиллеристу изменение направления и
расстояния до цели, учитывая каждый поворот и ход линкора. Полэн был в
центре общего внимания, как выходящий к финишу вельбот. Он жрал
электроэнергию киловаттами, хрустел шестеренками, пережевывая данные, и
взасос пил гирокомпасную кровь: компас по гибкому семижильному кабелю
сообщал ему курс линкора. Но, к ревнивой обиде Снигиря, гирокомпас Получил
только ядовитые попреки.
- Понаставили тут компасов, повернуться негде!.. - ворчал третий
артиллерист. - Надо вашу бандуру подальше в угол сдвинуть...
Артиллерист был сильно не в духе. Он хмуро ложился животом на стол,
вводя в Полэна всяческие поправки, и трижды уже сообщил по переговорной
трубе в боевую рубку: "Сейчас выправлю..." Снаряды ложились совсем не у щита
- Полэн, видимо, врал, как американский репортер.
Неполадка разъяснилась неожиданно. В паузе команд и телефонных
разговоров из штурманской клетушки донесся умученный голос Крюйса, вслух
колдовавшего над картой:
- За полминуты полтора кабельтова... полтора... Где циркуль?.. Курс
восемьдесят шесть... восемьдесят шесть...
- Как восемьдесят шесть? - сказал третий артиллерист, отдуваясь. - Что
у вас с компасом, Снигирь?
Там, наверху, в боевой рубке правили обычно по указателю кормового
компаса - рулевым он больше нравился по причине яркости освещения, - и по
нему же вел боевую прокладку и Крюйс. Снигирь наклонился над своей
картушкой: носовой компас, включенный на время стрельбы на стол Полэна,
показывал семьдесят два градуса.
Снигиря кинуло в жар. Он бросился к уровням. Пузырьки их вышли из
рабочего положения. Это означало, что случайный толчок артиллерийского зада
вывел гироскоп из меридиана. Компас перестал быть компасом - по крайней
мере, на полчаса он превратился в неизвестно для чего жужжащий волчок...
Этот случай привел Снигиря к трем выводам. Во-первых, к изобретению
ограждающих компас поручней; во-вторых, к самолюбивой профессиональной
мысли, что "полено" ничуть не умнее гирокомпаса и славу свою имеет за счет
других приборов; в-третьих, что от неисправности гирокомпаса зависит не
только путь корабля, но и целый бой. Последнее еще усилило его любовь к