"Леонид Сергеевич Соболев. Голубой шарф" - читать интересную книгу автора

Шарф щекотал мне лицо. Казалось, от него исходил нежный, чуть уловимый
аромат, - и воображение мое заработало. От шарфа тянуло юностью, тонкими
девическими плечами, и показалось несомненным, что амулет этот дан летчику
девушкой, полюбившей мужество и отвагу, врезанные в спокойных чертах его
лица, как в мраморе.
Я приподнялся на локте. Майор дремал. Спокойное, усталое его лицо никак
не лезло в придуманный мной сюжет. Это было нехитрое лицо воина, честного
труженика авиации, вернувшегося из запаса в строй, и вряд ли оно могло
внушить самой романтической девушке такое чувство. Вернее было другое. Я
вспомнил, как за ужином он мельком сказал, что при переводе в этот полк ему
удалось заехать домой, где он никого не застал: город был под угрозой, и все
уехали.
Я представил себе, как он вошел в брошенную квартиру, где все знакомо,
все напоминает о близких сердцу людях, где все - стыло и пусто, все кинуто в
горьком беспорядке торопливых сборов и где призраками стоят лишь
воспоминания - о мирной жизни, о надеждах, о родной ласке и тепле, которых
не найдешь или найдешь не скоро... Я увидел, как стоит он посредине комнаты,
оглядывая ее, как сжимаются его губы, как, быть может, слезы ярости и тоски
набегают на глаза и как молча он берет в руки первую попавшуюся вещь:
голубой шарф, воздушно-легкий призрак былого.
Может быть, у меня родилось бы еще несколько вариантов, но майор
пошевелился и открыл глаза.
- Вот ведь, черт, храпит, - сказал он, увидев, что я не сплю. - Хуже
стрельбы, ей-богу... Силен...
Храпел Азарианц, утомленный боем. Порой, рявкнув с особой силой, он
замолкал, как бы с удивлением прислушиваясь к самому себе. Но рвался рядом
снаряд, Азарианц во сне отвечал ему рычанием потревоженного огромного зверя
- и вся музыка начиналась сначала.
- Нет, не заснуть, - со вздохом сказал майор. - Покурим?
Мы закурили, и скоро потекла та негромкая беседа - голова к голове, -
когда ни залпы, ни разрывы, ни храп соседа не мешают разобрать взволнованных
слов.
В боях и в вечной к ним готовности военным людям некогда разговаривать
друг с другом о своих чувствах. И чувства их, как жемчуг, оседают в душе
сгустком плотным и драгоценным. Но сердце живет, и тоскует, и жаждет открыть
не высказанные никому свои тайны. И вот в тихой беседе с гостем, случайным
человеком, готовым слушать всю ночь, - в такой ли землянке под грохот
снарядов, в окопе ли в ночь перед наступлением, в каюте ли идущего в бой
корабля, - военные сердца раскрываются доверчиво и желанно. И такое увидишь
порой в прекрасной их глубине, что и сам воин, и подвиги его освещаются
новым светом. И завеса над тайной рождения отваги приподымается, и в меру
познания своего ты понимаешь, что такое ненависть к врагу.
Мои романтические догадки оказались беднее, чем правда жизни и войны.
Все было проще, страшнее и значительнее.
В начале войны майор дрался на Балтике. Придя из запаса, он был сразу
назначен на охрану небольшого эстонского города. Город этот жил еще старыми
представлениями о немцах, и никто в нем не верил всерьез, что они бомбят
мирные города. Поэтому на чудесном его пляже с утра до вечера копошились
голые тела, и сверху казалось, что море выплеснуло на песок розовато-желтую
пену. Майор, барражируя над городом, охранял его отдых и его детей, ища в