"Леонид Сергеевич Соболев. Держись, старшина..." - читать интересную книгу автора

Но сделать это не удалось. С рассветом началась одна из тех яростных
бомбежек, длившихся целый день, которые испытывал Севастополь в последние
дни своей героической обороны.
Лодка была вынуждена лечь в бухте на грунт до наступления темноты.
Первые часы все шло хорошо. Но потом стальной корпус лодки стал подобен
гигантской наркотической маске, надетой на головы нескольких десятков людей.
Сытный, сладкий и острый запах бензина отравлял человеческий организм - люди
в лодке поочередно стали погружаться в бесчувственное состояние. Оно
напоминало тот неестественный мертвый сон, в котором лежат на операционном
столе под парами эфира или хлороформа.
И так же, как под наркозом каждый человек засыпает по-своему: один -
легко и покорно, другой - мучительно борясь против насильно навязываемого
ему сна, так и люди в лодке, перед тем как окончательно потерять сознание,
вели себя по-разному.
Одни медленно бродили по отсекам, натыкаясь на приборы и на товарищей,
и бормотали оборванные, непонятные фразы. Другие, лежавшие терпеливо и
спокойно в ожидании всплытия, вдруг принимались плакать пьяным истошным
плачем, ругаясь и бредя, пока отравленный воздух не гасил в них остатков
сознания и не погружал в молчание. Кто-то внезапно поднялся и начал плясать.
Может быть, в затуманенном его мозгу мелькнула догадка, что этим он подымет
дух у остальных, - и он плясал, подпевая и ухарски вскрикивая, пока не упал
без сил рядом с бесчувственными телами, для которых плясал.
Большинство краснофлотцев, стараясь сберечь силы до того времени, когда
можно будет всплывать, лежали так, как приказал командир, - молча и
недвижно. Но и они в конце концов были побеждены бесчувствием, неодолимо
наплывающим на мозг. И только глаза их - неподвижные, не выражающие уже
мысли глаза - были упрямо открыты, словно краснофлотцы хотели этим показать
своему командиру, что до последнего проблеска сознания они пытались
держаться и что они ждут только глотка свежего воздуха, чтобы встать по
своим боевым местам.
Но дать им этот глоток командир не мог.
Всплыть, когда над бухтой был день, означало подставить лодку под
снаряды тяжелых батарей, под бомбы самолетов, непрерывно сменяющих друг
друга в воздухе. Нужно было лежать на грунте и ждать темноты. Нужно было
бороться с этим одуряющим запахом, погрузившим в бесчувствие всех людей в
лодке. Он должен был держаться и сохранять сознание, чтобы иметь возможность
всплыть и спасти лодку и людей.
Но держаться было трудно. Все чаще и чаще он переходил в бредовое
состояние и уже несколько раз ясно видел на часах двадцать один час - время,
когда можно будет всплывать. Глоток свежего воздуха, только один глоток - и
он продержался бы и эти три часа. Он завидовал тем, кому привез бензин, мины
и патроны: они дрались и умирали на воздухе. Даже падая с пулей в груди, они
успевали вдохнуть в себя свежий, чистый воздух, и, вероятно, это было
блаженством... Стоило только повернуть маховичок продувания балласта,
отдраить люк, вздохнуть один раз - один только раз! - и потом снова лечь на
грунт хоть на сутки... Пальцы его уже сжимали маховичок, но он нашел в себе
силы снять с него руки и отойти от трюмного поста.
Он сделал два шага и упал, всей силой воли сопротивляясь надвигающейся
зловещей пустоте. Он не имел права терять сознание. Тогда лодка и все люди в
ней погибнут.