ГЕРИЛЬЕРО

— …А старинные ансамбли? Нагромождение замкнутых пространств, смешение красок, какофония несущих конструкций! Все эти функциональные, барокко, ренессансные стили! А викторианская эпоха? Аккорд на аккорде. Корбюзье, Адамсон… Классики! Простейшие музыкальные фразы — вот все, что они могли. А ведь проектировали не на голом месте — Ее Величество Природа укоризненно дышала рядом. Впрочем, современная архитектура тоже всего лишь чудовищный нарост на теле планеты. Не стилизовать, не подражать надо, а органически вплетаться, срастаться, продолжать дело природы. Вот наша цель, вот задача всей музыкальной архитектуры. А все эти манипуляции с гравитацией, с пространственными искажениями — мишура, украшательство. Я видел на Марсе Большой Сырт — вот где поэзия. Естественнейшее место, где человек чувствует себя лишним.

— Вот именно, Андрей, — лишним. Ты хорошо это подметил. Природа естественна, как цепь случайностей, и точно так же неестественна в своих закономерностях. А искусство, в том числе и архитектурное, — не случайно. Оно неизбежно и закономерно, а значит — и человечно, в этом все дело. Поражаюсь, как ты не понимаешь, Андрей. Это давний спор, и не только наш. И я ни уверен, что этот спор можно разрешить словами.

— Вот тут я согласен с тобой, Игорь. Слова, слова… Сегодня я представлю другие аргументы. Модель почти готова, художники, что называется, кладут на грунт последние мазки. Приглашаю тебя и твоих проектантов на Стройку.

— Спасибо. Только не забудь позвать нашего цензора — последнее слово должно быть за ним.

— Ну, его можно и не предупреждать. Он словно нюхом чувствует Стройку. Увидишь — явится в самый последний момент.

«Последние мазки» выглядели так: высокий рыжий конструктор в развевающемся голубом хитоне, зажмурив глаза и вытянув перед собой руки с растопыренными пальцами, на цыпочках начал подкрадываться к сияющему в зыбком воздухе мастерской кубу. Подобрался, ткнулся пальцами в модель, застыл, потом резко развернул руки навстречу одна другой, снова замер. Постояв так несколько минут, он, по-прежнему на цыпочках и не опуская рук, медленно отошел в сторону. Затем то же самое, повторяя движения во всех мелочах, проделала пухленькая девушка в спортивном костюме. Когда они отошли, Андрей приступил к завершению модели. Были выверены все ноты, сверены с каталогами все обертоны, замерены и проверены на логическую совместимость показания всех тензометрических датчиков. Пора было начинать.

Андрей отошел от куба. Игорь и его строители стояли поодаль, готовые аплодировать успеху или же дружески, стараясь не выдать разочарования, поддержать коллег в случае неудачи.

«Как странно, — подумал Андрей. — Вот Игорь — мой соперник в архитектуре, даже антагонист. Он готов осудить мое творение, не подозревая даже, что тем самым освищет свою идею. А я? Меня-то что заставило вставить в модель блок топологической парадоксальности? Может быть, втайне я согласен с Игорем в его стремлении усовершенствовать природу с помощью науки? Хорошо еще, никто пока не знает о блоке, иначе…»

Додумать Андрей не успел. Как всегда неожиданно, вошел Ярослав, цензор.

— Вы опять забыли обо мне, — с порога заявил он. — Впрочем, вижу — куб вне подозрений. Андрей, твоя работа?

Андрей вздрогнул. На миг ему показалось, что Ярослав заметил встроенный блок. Недаром про них, цензоров, ходят легенды… Да нет, просто восхищается моделью.

Ярослав деловито засунул руки с растопыренными пальцами внутрь куба. Закрыв глаза, он некоторое время молча вслушивался. Потом вынул руки и обернулся к конструкторам.

— Куб великолепен. И все же он мне не нравится. Андрей, что ты хочешь сказать этим сегодня?

— Раз и навсегда показать прогрессистам, на чьей стороне искусство. — Андрей коротко взглянул на Игоря. «И себе», — добавил он мысленно. — Что еще скажет цензор? Могу я начинать Стройку?

— Я должен запретить ее, Андрей. Должен, но не сделаю этого. Пусть Стройка сама покажет, кто прав. Ты ведь этого хочешь?

«Он все понял! Ну конечно, еще никто не провел поэта. Поэт и цензор. Ранее несовместимые понятия, сейчас они неразделимы», — подумал Андрей.

— Что ж, раз ты не против — начнем.

Стройка обычно длится всего несколько минут, но эти минуты всегда самые прекрасные для архитектора. Они венчают его работу. Трехмерная модель, проектируемая месяцами, — куб стремительно разворачивался в реальное сооружение, воплощаясь в пластмассе и керамике. Там, где это было нужно, создавались искусственные поля тяготения, стягивались необходимые пространственные метрики, придавались стандартные нуль—переходники, энергоемкости и тезаурусы, — все, что создает привычные современному человеку комфорт и возможности.

Среднерусский филиал Всемирного Музея окружающей среды, модель которого была заложена в кубе, строился на островке неправильных очертаний, выращенном посреди одного из крупнейших заповедных озер — Светлого. Нуль-транспортировка мгновенно доставила бы Андрея и его команду на место, но по традиции архитектор в момент Стройки всегда был рядом с моделью. Видеосвязь позволяла ему видеть происходящее во всех деталях.

Андрей до боли в глазах всматривался в глубь экрана, пытаясь уловить первые, робкие еще элементы синтеза. Как всегда неожиданно, земля вспучилась, на экране все закрутилось в бешеном вихре медленного, словно бы растянутого взрыва, остров затянула молочная пелена. Андрей переключил связь на интровидение: на экране возникли одни клубящиеся потоки. Томительно текли секунды…

Через две минуты белесые клубы опали, молочные струйки втянулись внутрь острова, и на экране… на экране все было по-прежнему. Вырисовывались контуры острова, на ближнем плане виднелись все те же кустики редкой высохшей травы да кое-где гранитные валуны. Андрей оглянулся на куб, холодея в предчувствии неудачи. Индикаторы мерно щелкали, модель звучала ровным малиновым звоном, отмечая нормальное завершение Стройки. Все было в порядке… и в то же время ничего не было! Но гравиторы брали полную мощность, нуль-приемник был готов к транспортировке…

Андрей, конечно, ожидал сюрприза от блока топологии, но такого! Он оглянулся на растерянно молчащих строителей, хотел было что-то сказать, но передумал и резко шагнул прямо в открытую пасть нуль—приемника, ведущего в никуда. Все инстинктивно рванулись к нему, чтобы задержать переброску, но уже загорелся зеленый огонек приема, и Андрей исчез…

Ярослав, оказавшийся позади всех, спокойно заметил:

— В былые времена конструкторы становились под выстроенный по их проекту мост при первом испытании на полную нагрузку.

— Как ты можешь? — возмутился Игорь.

В студии установилась та особая давящая тишина, которая угнетает слух сильнее самого громкого и неприятного звука. Ярослав продолжил:

— Я видел однажды любопытную старинную гравюру, Эсхера, кажется. Представьте себе крепость со стенами разной высоты, между которыми перекинуты лестницы. Люди взбираются по одной лестнице с более низкой стены на более высокую, потом по ровной горизонтальной стене доходят до другой лестницы, которая ведет еще выше, но почему-то на ту же первую стену. И так далее, по кругу.

— Ну и что? — нетерпеливо спросил Игорь.

— Да нет, ничего. Просто модель Андрея с самого начала напомнила мне эту забавную картинку.

Он подошел к настенному чертежному экрану, быстрыми штрихами набросал высокие крепостные стены с переброшенными поперек лестницами, обозначил на них смешных маленьких человечков с кривыми ножками и щелкнул клавишей. Человечки поспешно побежали по ступенькам.

На внешнем экране стереовизора вдруг появилось лицо Андрея, даже не лицо, а голый череп с шевелящейся дымкой волос — экран все еще был переключен на интровидение. Кто-то щелкнул клавишей, и лицо стало обычным.

— Я ничего не могу понять, — смущенно заговорил Андрей с экрана. — Музей построен, все в полком порядке и нормально работает. Вот только нуль-выход меня не выпускает. Я пытаюсь вернуться к вам — и все время попадаю обратно в вестибюль. Не могу понять, в чем тут дело.

— Так уж и не можешь? Или не хочешь? — отозвался Ярослав.

— Подожди, цензор. Андрей, так что, Стройка осуществлена? — спросил Игорь недоуменно.

— Я же говорю — все на месте. Гравиторы в режиме. Я связался с библиотекой — центральный тезаурус тоже включен. Экраны внешнего обзора показывают парк, планировка заданная. Только выходы замкнуло на себя… Ну, конечно, замкнуло на себя! В этом-то и дело!

— В чем дело? Ничего не понимаю…

— Да в том, что при проектировании я заложил в модель топологическую односторонность. Ну и еще кое-что… Видеосвязь стандартная, поэтому мы видим друг друга, а вот сеть нуль—транспорта замкнулась в нечто вроде кольца Мебиуса, только порядком выше… Что же теперь делать — не разрушать же здание? Да и где он — музей, ведь на экране голый остров. Не получилось, Игорь, ничего я тебе не доказал…

— Какие вы все-таки: не получилось, не доказал… — раздраженно вмешался Ярослав. — Посмотри кругом — стоит музей? Посмотрите на экран — остров не тронут? Разве не в этом заключалась твоя задача, Андрей, — сохранить природу нетронутой и построить Дом? Потом сами разберетесь, в чем тут дело. Может, музей существует в другом измерении, а может — искривилось пространство. Но главного ты добился. А выход… Подумай, найдется и выход. Я вижу два, по крайней мере. Самый простой — вот…

Цензор подошел к чертежному экрану с нарисованной на нем крепостью. По ее стенам все еще карабкались смешные человечки. Подобрав какую-то палочку, он несколькими штрихами пририсовал сбоку еще одну лесенку, с виду вроде бы изогнутую куда-то кверху, но длинными неровными перекрещивающимися ножками упирающуюся в песок у подножия крепости. Человечки гурьбой ринулись к ней и засеменили по ступенькам: вверх по отношению к крепости, но в то же время — к земле. Когда последний из них коснулся почвы, а первые уже удобно устроились на полянке, задрав кривые ножки и болтая ими в воздухе, Ярослав сказал:

— Вот и все. Пририсуй к своей «двери Мебиуса» другую дверь, только вывернутую в обратную сторону, — и можешь возвращаться. А впрочем…

Он подошел к модели, засунул внутрь левую руку с палочкой, правой коснулся чертежного экрана с нарисованной лестницей и щелкнул клавишей еще раз.

Тотчас внутри стереовизора четко обозначилась грубо сколоченная березовая лестница с загнутыми гвоздями на краях перекладин. Ее нижний край упирался в подножие гранитного валуна посередине острова, а верхний, изогнувшись, устремлялся вниз и пропадал в густой траве метрах в трех от камня.

— Спускайся, Андрей. — Цензор вытер руки одна о другую.

Слышно было, как на острове прошелестел сначала легкий ветерок, затем среди травы, там, где изгибалась лестница, появились ноги в серых брюках, а потом и весь Андрей. Он мягко спрыгнул с лестницы. Игорь оглянулся на Ярослава, но того уже не было в студии. «Мавр сделал свое дело», — усмехнулся Игорь.

Через полчаса Андрей с Игорем сидели в рабочем кабинете студии. Их бригады, объединившись, возились с моделью, проектируя для нуль-приемников новые двери, невероятно изогнутые, зато пропускающие в обе стороны. Конструкторы молчали. Слишком многое надо было продумать, что-то отбросить или преодолеть.

— Вот и разрешился наш спор… Что может быть естественней природы, чем она сама?

— Для Ярослава это очевидно, — в тон ему отозвался Андрей.

— Слушай, а почему Ярослав такой? Я понимаю, интуиция и тому подобное, в этом они, поэты, далеко ушли от нас, инженеров. Поэт и цензор… Но сам он, его характер? Почему все-таки мы недолюбливаем их? Или они сами дают нам повод?

— Да, я заметил, что иногда Ярослав специально злит нас. Зачем?

— Как-то раньше я спросил его об этом. И знаешь, что он мне ответил?

— Наверное, как всегда, сказал, что ситуация напоминает ему одну старинную картину?

— Ты прав, но не совсем. Он прочел мне стихотворение, автора я не запомнил. Какой-то древний цензор. Текст тоже не помню, только название — «Герильеро — городской партизан», да строчки из середины:

— Дальше забыл…

— А ты не помнишь такого случая, чтобы Ярослав или, скажем, другой цензор запретили проводить Стройку или Эксперимент?

— Н-нет, не помню… А что?

— И никто не помнит. Такого просто не было. Я специально проверял: за последние сорок лет ни один цензор не помешал ни одной Стройке! Я думаю, так обстоят дела не только в архитектуре. Знаешь, в этом что-то есть.

— Скажем, так, — подхватил Игорь. — Поэты существуют для того, чтобы помешать осуществлению проектов, которые опасны для людей своей незрелостью, несоблюдением вкуса, искажением эстетических норм…

— Ярослав был против Стройки. Хотя официально ее и не запретил… Кт или чт осуждает, но не запрещает, в то же время страдая и исправляя последствия наших ошибок, принимает на свой счет причиненное зло, вызывая на себя огонь, как тот герильеро из стихотворения старинного цензора? — тихо спросил Андрей.

— Совесть, — так же тихо ответил Игорь.