"Михаил Соколов. Двойник мафиозо" - читать интересную книгу автора

пораженный всей той силой чувств, которые, вопреки всему, пробудило в нем
ночное море. Он думал. О чем? Жил обычный московский мальчик, знал дорогу в
школу, в магазин, играл на скрипке и не водился с плохими детьми во дворе,
большинство из которых, к настоящему времени, были, действительно,
осуждены. В общем, этот мальчику, ставший уже взрослым, знал до сего
времени только свой малюсенький мирок, не более. О чем он думал? Он думал о
том, что каждый человек, так или иначе, вертится в собственном мирке,
который освоен и в котором чувствует себя свободным. А миры других людей,
как бы ни соглашаешься с их реальностью, все равно остаются виртуальными.
Как американские боевики, которые создаются на основе реальных событий, но
в которые не веришь, хотя есть и убийства, есть и секс, есть и гнусные
маньяки - все как в жизни. Все это виртуально, потому что не имеет к тебе
никакого отношения. О чем он думал? Он думал о том, что совершенно
непостижимо происшедшее с ним сегодня вечером и ночью, происшедшее именно с
ним, менее других ожидавших этого. Но ещё важнее и непостижимее - его
собственное восприятие, настроение, реакция на столкновение с виртуальным
потусторонним миром насилия, который он в крайнем случае был готов
лицезреть за стеклом коммерческой палатки, будучи лишь продавцом, но все
равно наблюдателем, а не участником. И эта вот убежденность, что другие, но
только не он, могут быть вовлечены в соприкосновение с реальной кровью и
реальным насилием была решительным образом нарушена. Это явилось
доказательством его причастности чему-то такому, что во сто крат больше
него и, значит, служило подтверждением его значимости: в нем есть, помимо
всего того, что знал он и его родители, есть некое нечто, очевидно, много
большее, сильнее его обычного, что делало его причастным большому миру.
Сегодня на вокзале лезвие опасной бритвы, полоснув его плоть, рассекло тот
кокон, в котором он прятался до сих пор. И через этот насильственный разрез
полезли бандиты. Для чего? Чтобы его убить? Но почему не убили на вокзале?
В чем здесь смысл? Александр допил содержимое банки. Закурил новую
сигарету. Луна, золотая, огромная, горела в конце Млечного Пути, и её
сияние, туманно-золотым столбом падало в зеркальную амальгаму моря, словно
бы на этой дрожащей от неслыханной тяжести колонне и держалось
невообразимая тяжесть звезжного неба. И повсюду ни на мгновение не умолкал
звон ночных тварей, звон заполнявший небо, землю и море своим тягучим,
дивным журчанием... То, что он сегодня пережил и что сейчас заново
переживал вдруг осенило его догадкой: несмотря на весь ужас, который оне
испытал и вновь испытать не хотел бы ни за что, пережитое начинало казаться
занчительным, позволяло видеть и себя не столько обезумевшим от страха
зайцем, застигнутым волками, но, в конечном итоге, победителем. Живая
собака лучше мертвого льва. Нет, не так. Он заяц, потому что ощущал себя
зайцем. А волк ощущает себя волком. Стоит поверить в себя, и ты уже не
трясущаяся от страха жертва, ты сам волк. Александр достал бутылку коньяка
из сумки. Сделал несколько глотков. В голове ясно и чисто звенело. Он
закурил и вновь откинулся на лежаке. Он слушал этот звон и думал. Он думал,
что прожив свои восемнадцать лет в этом полночном, колдовском, звенящем
невидимыми волшебными колокольцами мире, он до сих пор не мог ни осязать
его, ни слышать толком. Как и знать того, что при соприкосновении с
запретной волчьей действительностью он сможет выйти победителем. Пускай
случайно, пускай по независящем от него причинам, но факт оставался фактом:
он был жив, а те двое - мертвы. Не боги же горшки обжигают? Почему бы и ему