"Татьяна Соколова. Легенда о стиральной доске " - читать интересную книгу автора

Татьяна Соколова

Легенда о стиральной доске

За полночь над головой, на девятом или, через этаж, на десятом, стирают
белье.
Дом новый, стоит на горе, открыт ветрам и солнцу.
Солнце с утра лимонно-желтое, прохладное; днем бесцветное, краски
переходят в тепло; вечером густо-оранжевое, терпкое; к северной стороне
солнце не прикасается, лишь вкось и отраженно падает от окон стоящей
напротив такой же многоэтажки.
Ветры начинаются с запада, вкрадчивые, волнами. Приходит северяк,
стылый, с напором, напоминает о мерзлой вечности. Круг нарушают южные
перекати-поле, сухие и пыльные, оставляют скрип песчинок на зубах. С востока
ровно и неостановимо плывет на ветрах таежная свежесть и сила. К ночи все
ветры стихают.
Уложенные квадратами кафельные чешуйки цвета заматерелой августовской
травы и прошлогодних тускло-желтых сухостоев покрывают стены дома, скрывают
их бетонную суть, одинаково холодно светят под звездами и с другой стороны,
где улица и неоновые фонари, ночью.
Первый вопрос: кто? Второй: обязательно, что ли, ночью? Третий: почему
не в стиральной машине, а на доске? Ответы: многодетная мать; жена
алкоголика, доказывающая сама себе право па нормальную жизнь, уложила его и
детей, стирает; помешанная на чистоте чистюля; машин в свободной продаже
почти нет вторую пятилетку.
Звучание стиральной доски, когда она в работе, неповторимо. Его не
спутаешь с шелестением белья по вдавленным округлым бороздкам вошедших в быт
совсем недавно пластмассовых ванн для стирки. К нему нельзя привыкнуть, это
не вой идущей по-над Камой электрички, не гул дальнего завода, не тарахтение
редко проходящих машин. Он как учащенный десятикратно бой прибоя,
сбивающиеся с ритма скачки сердца, набухшая до точки росы память.
Пойти и спросить: почему и зачем? Наверняка не знает, что на эти
вопросы ответов нет, выгонит и пошлет подальше. В доме тихо, лишь судорожное
звучание стиральной доски да мягкие всплески мыльной воды. Люди спят.
Неужели она больше никому не мешает? Пойду...

...Черная Изба стоит на Крюковой горе, на Крюковке, задом к склону.
Понизу река, ивняковый бурелом с крапивой и дикой смородиной, еще не
выкорчеванный и не превращенный в засоленную, ни на что не годную пашню,
потом покатые, даже не холмы, приподнятости, еще не распаханные, не
засеваемые озимыми, а благодатные поляны с выгорающей к середине лета
короткой травой и рассыпанной будто по чистым блюдцам мелкой сладкой
земляникой, дальше колки мелкого березняка, в ложках, что поглубже и
потемней, горький осинник. А по склону Крюковки, где он положе, буреет
жесткая конотопка, переходит к подножию в пьющий влагу из реки гусятник. Где
покруче, по склону полынь, крапива, небывало колючая, остролистая и
нездешняя, заполнившая склон сразу после войны.
Над крапивой Черная Изба, на краю Села (а Село - к востоку от Урала),
покосившаяся на все четыре стороны света, словно раздумывает куда упасть, но
высока, из могутных бревен, с замшелой летами крышей. Черная, наверно,