"Владимир Соколовский. Старик Мазунин" - читать интересную книгу автора

ремеслом по гроб жизни: отстоял за станком ни много ни мало - сорок лет! Ну,
перерывы были, понятно: на действительную, финскую, Отечественную... С
последней войны не только в наградах да ранениях пришел, а и в лейтенантских
погонах. Однако, не в пример иным фронтовикам, демобилизовавшимся в
офицерских званиях, буром в начальство не попер, снова встал к станку да так
и проработал до пенсии. Позже всех со станка с ленточной трансмиссией ушел:
привык, мол! Стояла в цехе такая развалюха, на ней и молотил.


4

На заводе Мазунин сразу прошел в приемную, где напротив, дверь в дверь,
располагались кабинеты директора и главного инженера. Директор был новый, из
приезжих, его старик почти не знал, поэтому примостился на стул возле двери
в кабинет главного инженера Николаюнаса. Николаюнас начинал после института
сменным мастером в цехе, где работал Мазунин. Двенадцать лет, можно сказать,
провели бок о бок: один токарем, а другой - сменным, старшим мастером,
начальником мазунинского участка; потом заместителем и начальником цеха. Уже
после ухода Мазунина на пенсию Николаюнаса двинули в главные инженеры, и
теперь старик робел: каков-то он? Эка должность, не шутка ведь! Ну,
Юность!.. (Николаюнаса по фамилии-имени-отчеству на заводе редко звали, а
звали - Никола Юность. Чаще же просто - Юность.).
Время было обеденное, и Мазунин терпеливо ждал. Когда повалил по
кабинетам люд из заводоуправления, прошмыгнул к себе и главный инженер, не
обратив внимания на сидящего в приемной старика. Мазунин подошел к двери,
хотел постучать, но она распахнулась, и он нос к носу столкнулся с выходящим
Николаюнасом. Тот поздоровался, захлопал белесыми ресницами:
- Ко мне?
- К тебе, Альберт Леонидыч! - степенно ответствовал старик.
- Слушай, посиди еще! В кузнечный теперь побегу. Через - сорок минут,
а? А то - в цех свой ступай. Нина! - крикнул секретарше. - Я пропуск ему
велел выписать, скажи. - И растворился.
Старик же потопал к цеху. В дверях огляделся и, шустро лавируя между
станками, направился к своему дружку Ване-Ване - Ивану Ивановичу Торопову,
чья сутулая спина маячила в другом конце цеха.
В тридцать восьмом Торопова, щуплого мальчишку, определили к Мазунину
учеником. И сделал тот их него рабочего добросовестного, обстоятельного -
вроде себя. А дальше у Вани-Вани та же судьба пошла, что и у Мазунина:
война, а после нее снова цех. Из всех, кто на фронт из этого цеха ушел,
только Торопов и Мазунин обратно вернулись; правда, еще Мишка Воробьев, да
этот долго не прожил - помер в пятьдесят втором. А те двое, что инвалидами
пришли, в цех не возвратились; какой тут, к черту, станок: у одного руки, а
у другого - обеих ног нету...
Торопов же с Мазуниным после войны задружили крепко - старались больше
друг возле друга держаться. Когда Мазунин вышел на пенсию, дружба приутихла.
Так, встречались иногда, но разговоры были уже не сокровенные, а какие-то
бестолковые: похоже, и разговаривать-то не о чем стало. Мазунин, стыдясь
своей праздности, резко покрикивал на Ваню-Ваню, и тот, виновато сутулясь,
торопился уйти.
Увидав Мазунина, Ваня-Ваня выключил станок и крикнул, обтирая руки