"А.И.Солженицын. Матренин двор" - читать интересную книгу автора

и умереть. Там я долго сидел в рощице на пне и думал, что от
души бы хотел не нуждаться каждый день завтракать и обедать,
только бы остаться здесь и ночами слушать, как ветви шуршат по
крыше - когда ниоткуда не слышно радио и все в мире молчит.
Увы, там не пекли хлеба. Там не торговали ничем съестным.
Вся деревня волокла снедь мешками из областного города.
Я вернулся в отдел кадров и взмолился перед окошечком.
Сперва и разговаривать со мной не хотели. Потом все ж
походили из комнаты в комнату, позвонили, поскрипели и
отпечатали мне в приказе: "Торфопродукт".
Торфопродукт? Ах, Тургенев не знал, что можно по-русски
составить такое!
На станции Торфопродукт, состарившемся временном серо-
деревянном бараке, висела строгая надпись: "На поезд садиться
только со стороны вокзала!" Гвоздем по доскам было доцарапано:
"И без билетов". А у кассы с тем же меланхолическим
остроумием было навсегда вырезано ножом: "Билетов нет".
Точный смысл этих добавлений я оценил позже. В Торфопродукт
легко было приехать. Но не уехать.
А и на этом месте стояли прежде и перестояли революцию
дремучие, непрохожие леса. Потом их вырубили -
торфоразработчики и соседний колхоз. Председатель его,
Горшков, свел под корень изрядно гектаров леса и выгодно сбыл
в Одесскую область, на том свой колхоз и возвысив.
Меж торфяными низинами беспорядочно разбросался поселок
- однообразные худо штукатуренные бараки тридцатых годов и,
с резьбой по фасаду, с остеклёнными верандами, домики
пятидесятых. Но внутри этих домиков нельзя было увидеть
перегородки, доходящей до потолка, так что не снять мне было
комнаты с четырьмя настоящими стенами.
Над поселком дымила фабричная труба. Туда и сюда сквозь
поселок проложена была узкоколейка, и паровозики, тоже густо-
дымящие, пронзительно свистя, таскали по ней поезда с бурым
торфом, торфяными плитами и брикетами. Без ошибки я мог
предположить, что вечером над дверьми клуба будет надрываться
радиола, а по улице пображивать пьяные - да подпыривать друг
друга ножами.
Вот куда завела меня мечта о тихом уголке России. А ведь там,
откуда я приехал, мог я жить в глинобитной хатке, глядящей в
пустыню. Там дул такой свежий ветер ночами, и только звездный
свод распахивался над головой.
Мне не спалось на станционной скамье, и я чуть свет опять
побрел по поселку. Теперь я увидел крохотный базарец. По рани
единственная женщина стояла там, торгуя молоком. Я взял
бутылку, стал пить тут же.
Меня поразила ее речь. Она не говорила, а напевала умильно,
и слова ее были те самые, за которыми потянула меня тоска из
Азии:
- Пей, пей с душою желадной. Ты, потай, приезжий?
- А вы откуда? - просветлел я.