"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 2" - читать интересную книгу автораспать: не слишком ли он вчера поддался Родзянке? не уступил ли ему много? -
и те наброски телеграммы к нему, которые Алексеев с утра уже намечал неуверенным карандашом, - теперь подтолкнулись укором Эверта. Хотя в остальных четырех главнокомандующих Алексеев не предполагал такой крайности настроения, однако и выступка Эверта обнажала спину Ставки, лишала ее опоры говорить ото всей армии. Да, да! - яснело: необходимо несколько осадить Родзянку. Не повреждая открыто еще хрупкому думскому комитету. Но - лично Родзянку, чересчур уже занесшегося. И Алексеев стал доправлять набросок в телеграмму, погнал своим энергичным бисером. Высшие военные чины и вся армия свято исполняют долг перед царем и родиной согласно присяге, - напоминал он Самовару. И надо оградить армию от влияния, чуждого присяге, - так и повторялось больное слово. Между тем ваши телеграммы ко мне и к главнокомандующим и распоряжения, отдаваемые по железным дорогам театра военных действий... Думский комитет не считается с азбукой управления военными силами - и может повести к непоправимым последствиям... Перерыв связи между Ставкой и Царским Селом... И центральными органами военного управления... Литерные поезда не пропускаются на Дно... Прошу срочного распоряжения о пропуске литерных поездов... И чтобы никто не делал помимо Ставки никаких сношений с чинами Действующей армии... И чтобы сношения Ставки не контролировались вашими агентами из младших чинов... Иначе я вынужден буду... Поток упреков легко строился, он был верен. Но где был довод военно-убеждающий, тот, который окончательно уставляет весы в достойное успокоению - не мог же Алексеев угрожать применением грубой военной силы. Он мог сердиться лично на Родзянку, но не так, чтобы подорвать его власть, единственно спасающую сейчас столицу. И оставалось закончить слабою ноткой, что это поведет к нарушению продовольствования армии и даже голоданию ее. И пусть Родзянко сам судит о последствиях голодания армии. Угрозить, оказывается, было нечем. Голодом армии. Не аптекарские были весы, но с теми чугунными платформами, на которых взвешивают возы с рожью, - у них была невозвратимая утягивающая сила. Телеграмму эту - послал. Больше для очистки души и для осадки родзянковской гордыни. Но не могло измениться решение - искать всеобщего примирения, единственный разумный выход. А вопрос о посланных войсках все неумолимее нависал: что же с ними делать? Остановить их, как разумно видел Алексеев, - он не смел своим решением. Но и откладывать решения было нельзя, потому что войска стягивались, продвигались, и вот-вот могло произойти непоправимое столкновение. Но никакое внешнее событие не приходило на помощь. А Государь - все далее путешествовал, все более неуловимый для совета, в том числе и для посланной такой убедительной утренней телеграммы. Распорядился - звонить во Псков и узнавать об императорских поездах, они там ближе. А Псков сообщал, что в Петрограде - порядок не восстанавливается, еще добавились к мятежникам гарнизоны Ораниенбаума, Стрельны, Петергофа. Аресты продолжаются. По Петрограду шляется масса бродячих нижних чинов, много офицеров убито на улицах, срывают погоны. Много |
|
|