"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 2" - читать интересную книгу автора

расхаживали с ними от стола к столу.
В течении дня посылали караулы в еще не охраненные министерства и
департаменты.
Презабавная была эта Военная комиссия, довольно раскоряченная в своем
положении. Связь между царем и Царским Селом переключили на Таврический, в
Военную комиссию приносили копии всех телеграмм между царем и царицей, о
здоровьи детей, о передвижениях царя, - можно было за ними следить как за
увлекательной игрой, но не приказывали стеснить, если он едет в Царское, - а
от Вишеры, жаль, собственной волей повернул, ушел. Военная комиссия
считалась подчиненной временному думскому Комитету, а этот ни на что не
решался, все гнулся перед Советом рабочих депутатов - и в угоду ему особым
постановлением зачислил в Военную комиссию также и полный состав
Исполнительного комитета Совета, чушь какая-то, - хорошо, что у тех хватило
ума или чувства юмора сюда не являться, только болтался от них кислый
библиотекарь Академии Масловский. Но если кто оттуда являлся, или слишком
революционные солдаты в этих непрестанных депутациях, выражающих революции
верноподданничество, - то приходилось полковникам рассыпаться перед ними в
иронической любезности. С депутациями этими вообще было много возни и с
сигналами тревоги тоже. Явился молоденький военный врач и заявил, что в
Сенате и в Синоде установлены пулеметы и работает контрреволюционная
типография. И хотя сразу было понятно, что это - чепуха собачья, но такова
была обстановка революционной настойчивости и недоверчивости, что нельзя
было посмеяться и нельзя было отказать, а пришлось Половцову с самым
серьезным видом взять этого врача, нескольких кексгольмцев и поехать, на
долгий обыск и по Сенату и по Синоду, ничего не найти и составить о том
протокол.
Тут еще много смешил и путал безудержно-инициативный думский казак
Караулов. Сам ли себя или кто-то надумал его назначить с вечера 28-го на
быстросменный пост коменданта Петрограда. И с утра 1 марта уже был
распубликован и кое-где развешан "приказ № 1 по городу Петрограду", счет
начинался с особы Караулова. А приказ был: беспощадно арестовывать пьяных,
грабителей, поджигателей - и всех чинов корпуса жандармов, то есть последних
еще охранителей порядка. Разыскали чубатого казака, трясли его - что ж он
делает? Нисколько не сумняшесь, он тут же размахнулся, написал, да успел же
где-то напечатать и расклеивали - дополнение к "приказу № 1": что чины
корпуса жандармов аресту не подлежат, и сразу же "приказ № 2": что чердаки и
крыши заняты сторонниками старого порядка, и дворникам предписывается
обыскивать и проверять.
Караулов не знал себе никаких границ, и составленный в Военной комиссии
приказ военным училищам возвратиться к военным занятиям был на ходу как-то
перехвачен и появился за подписью почему-то опять Караулова и Керенского.
Творилось полное безначалие в самом Таврическом дворце.
Да если бы только во дворце! С минувшей ночи по-новому бушевали казармы
там и сям от слуха, что "офицеры отбирают оружие", захваченное в
революционной суматохе. Прорывались и сюда: "Что? На расправу нас
затягивают? А дать окорот и тому же Родзянке! Хоть и самого арестовать!"
Смертельно перепуганный Энгельгардт, не посоветовавшись с офицерами в
комиссии, ни даже с Гучковым, которому был теперь подчинен, но тот все в
разгоне, - с панической быстротой написал и тут же отдал в распечатание
ужасающий приказ, что он примет самые решительные меры к недопущению