"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 4 Апрель Семнадцатого" - читать интересную книгу автора

безоглядное, вседозволенное, бесстыдное - теперь все можно. (И - почему
же??)
И вот еще от этого - теперь-то никак не могла Вера взять свое счастье,
отнять от тех двух, почти и не встретив их сопротивления.
Теперь-то особенно не могла, в этом потоке.
Но даже оттого еще горше - как будто она отказала не добровольно, а
вынужденно.
Оглушенная.
У крупных соборов заутреню служили в этом году еще и открыто на
папертях. В Казанском и Исаакиевском шли, как обычно, пышные архиерейские
службы - со знатью, с членами дипломатического корпуса и даже нового
правительства, и в Исаакиевский в этом году пускали без пропусков, - но туда
не тянуло Веру, да и, в Москве выросши, петербургских соборов не смогла Вера
полюбить, не прилегает душа.
А на улицах, в разных местах, в эту пасхальную ночь много стреляли в
воздух - солдаты, или пьяные, или озорные - и среди богомольцев со свечками
была паника.
Нева вскрылась на Страстной. Проходили льдины со снежными бахромами,
левый берег очистился, у правого лед еще держался. При резком ветре с моря
еще подступала вода на прибыль, ломая лед. Становились и заморозки по ночам.
А как раз на Пасху привеяли теплые дни, быстро изникал снег, дружно сливала
с погрязневших улиц вода. (И впервые во время таянья вода в водопроводе
стала мутна, что-то на главной станции мешало очищать.)
В ночь на третий день Пасхи еще прошел теплый дождь, и в Светлый
вторник стояла почти летняя теплота. Вера с сослуживицей отправились в
легких пальто погулять в парк в Лесной - и там слышали зябликов и
жаворонков, уже прилетели.
Но и туда и обратно через весь неметенный (только на Невском стали
подметать) неубранный Петроград, где слой мусора, где невывезенные кучи,
однако весь в красных флагах, нужно было пройти пешком: на трамваях висели
гроздья и гроздья, на остановках сгущались сотни и сотни, и никакой очереди,
а толпою, и солдаты, и мужчины кидались карабкаться, отбивая, отталкивая
женщин. Милиционеры, с белыми повязками, вяло стояли вблизи, но ничего
поделать не могли, да и не хотели!
Уже ворчали ответственные люди и газеты, что слишком много времени
потеряно после революции, теперь еще эта Пасха не вовремя, сбивает темп,
необходимый повсюду, и "Речь" призывала сограждан самим сокращать себе
неуместный сейчас праздник. Но все равно типографы несколько дней не
печатали газет, и почта не разносилась, из Москвы письма идут по две недели,
и, говорят, миллионы их неразобранных на почтамте.
Говела Вера в этом году на пятой неделе, а с Вербной субботы и еще на
два дня Страстной выпал ей праздник особого рода: дали ей гостевой билет на
кадетский съезд в Михайловский театр. И - такое облегчение было: уйти от
своего внутреннего, забыться, как нет его.
Очень было торжественно! Говорили: это - смотр гвардии российского
либерализма. Сколько-нибудь знаменитые в России имена - все были тут, и
многие из них в президиуме, и почти все министры, но они опаздывали,
приходили потом порознь - Милюков, Мануйлов, Шингарев, - и каждого встречал
шквал аплодисментов, прерывая оратора. (И только один Маклаков появился
как-то незамеченным, скромно сел под ложей журналистов.) Делегаты съезда