"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 4 Апрель Семнадцатого" - читать интересную книгу автора

никто не внушил ему возможности мира, и в европейских армиях этого не
допускают, - и как же смеем мы начинать "кампанию за мир" в армии? Солдат не
призван произносить слово "мир". Резолюция Гиммера полезна только немцам. Но
даже и резолюция Церетели - лозунг обороны, параллельный лозунгу мира, уже
разлагает армию. (Станкевич очень был прямолинеен, и даже может быть
слишком, и веяло от него чем-то чуждым нашей партийно-социалистической
психологии, - не наш, не полностью наш.) А высокий, сухощавый, хорошо
сохранившийся старик Чайковский, энесовец и кооператор, тот даже и
перехвалил Церетели за государственный дух, и что надо изгнать из советской
среды предрассудок против обороны, враг занял десятки наших губерний - а нам
внушают мир. И отвоевание Армении, мол, вовсе не империализм, и нужда в
проливах есть законное стремление России к открытому морю. От таких похвал
справа пришлось Церетели уже и защищаться. И - нет, отвечал он Станкевичу,
армия стала фактором политики, и ее уже не отстранить от задач революции и
от кампании мира в ней.
Но так били интернационалистов, что стало вырисовываться нечто более
широкое: в ИК создавалось новое разумное большинство, которого до сих пор не
было, менялось само лицо ИК.
И должно быть потому, что почуял это неотвратимое, - сенсационно
выступил Нахамкис. Этот мясник, жаждавший крови главных генералов, гремевший
в "Известиях", что Ставку надо судить и вешать, этот видный крупный
широкоплечий бородач - трусливо славировал к большинству и объявил себя
сторонником активной обороны. (Да вот что: не был он на самом деле ни левым,
ни правым, а персонифицировал собой политику "от случая к случаю". И увидя
бесповоротность образования нового большинства - поспешил к нему примкнуть.)
И так разваливался большевицко-гиммеровский фронт левых. И оставалось
им хитрить: просить включить в резолюцию борьбу за мир как идеал, а после
голосовки изобразить такое понимание, что завтра эту кампанию за мир против
империалистического правительства мы и открываем всенародно...
Э, нет. Прежде мы, Контактная комиссия (а Церетели, с первого дня такой
видный и значительный, уже вошел и в нее), будем переговариваться с
правительством.
Это все - Гиммер мутил. Замысловата была его позиция от первых же дней
революции: пустить буржуазию в правительство, перевязав ее левыми путами, и
тут же начинать против нее всенародную борьбу - но и так, чтобы не сразу
свергнуть. Однако такая путаная сложность могла удерживаться в голове
Гиммера, но не может удержаться при крупных массовых течениях, - вот почему
его мартовская игра уже была отыграна.
23 марта на грандиозных похоронах жертв сквозь миллионную толпу
Церетели продвигался в одном автомобиле с Верой Фигнер. На всем пути ее
приветствовали с такой сердечностью, будто все лично знали ее, многие
подходили и пожимали ей руку. Ее глаза сияли счастьем: освобожденный народ
помнил и воздавал почести соратнице Желябова и Перовской! Ираклий был
глубочайше растроган - не представлял он такой молодой революционной веры и
такого воодушевления несметных манифестантов!
Но вот насмешка! Не в какой-нибудь день, но именно в этот день
народного торжества, через ночь после того, как ИК с таким трудом свергнул
интернационалистов и провел свою поддержку обороны, - именно в этот день
Милюков дал свое наглое интервью о расчленении Австро-Венгрии, изгнании
Турции из Европы и о проливах. Он - издевался над революционерами? над