"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 4 Апрель Семнадцатого" - читать интересную книгу автора Тут - не ответить на одном пыланьи. Конечно, никто не может дать
гарантии заранее, имея дело с миллионами солдат. (Да когда уже так испорчено нами самими, только это не вслух.) Но настроение большинства революционной демократии - поддержать. А Милюков - один, по-прежнему, упирался, ничем не растроганный, ничем не захваченный. Когда он упирается - он абсолютно несдвигаем. Решили, что правительство еще будет обсуждать и пытаться выработать декларацию. Через два дня Контактная комиссия снова поехала в Мариинский дворец. Милюков сидел непроницаемый, а Львов прочел проект декларации правительства. Как будто, как будто так, по тону, а нет, - был тут уклон от ясного ответа по главному пункту. "Не отнятие у них национального достояния" - это смутно: а чье достояние Галиция? Армения? а может быть и Константинополь? Да вы напишите ясно: Россия отказывается от захвата чужих территорий! - и все. Как стопор держал их всех Милюков. Они, мол, уже сделали - максимум уступок. И сам момент прямого обращения к союзникам министр иностранных дел должен резервировать за собой. Да это - пусть, это и лучше, что декларация сперва - к народу, поднять энтузиазм тут у нас. Но вы - откажитесь ясно от завоеваний! И когда уж так успел Милюков приобрести все приемы дипломата? Не прямым ходом, а крюком: а вы - толкуйте текст по-своему, а министерство иностранных дел - по-своему. Да - не по-своему! Да не толковать! Нужно открыто для народа изменить направление внешней политики! Без этой поправки декларация неудовлетворительна - и мы объявим о непримиримости взглядов Совета и Зияет бездна непоправимого разрыва. Большинство министров и даже Гучков понимают: ради единства - надо уступить. Но как же окостенело владеет буржуазными умами законность старых целей войны! Спорили, спорили. Около полуночи вызвали Чхеидзе к телефону. Он вернулся с мертвым лицом, еле на ногах, и снова сел к совещанию. Церетели, рядом, шепотом спросил: что? Оказалось, звонила жена: Стасик, единственный сын, в гостях у товарища играл с ружьем и тяжело ранил себя. "Так езжайте домой!" Но Чхеидзе блуждал взором: решается судьба революции, как же уехать? Сын!?! Так и сидел, сидел на совещании - со всклокоченными редкими волосами вокруг лысины, бесформенно заросший по щекам и вкруг губ, затрепанная бородка, - сидел до конца, и пытался участвовать, и никому не пожаловался! Такой железной выдержки от усталого старика нельзя было ждать! А кончили, в два часа ночи, все равно без соглашения. Ираклий проводил земляка домой - он сильно ослабел в руках, в ногах. А на лестнице встретили носилки, принесшие бездыханное тело сына. В этот последний час заседания - он и умер. Николай Семенович упал на лоб мальчика. На другой день Исполнительный Комитет без дебатов единогласно постановил: считать декларацию правительства неудовлетворительной. Наступал - великий необратимый разрыв. Раскол бессмертной Февральской |
|
|