"Владимир Александрович Соллогуб. Сережа " - читать интересную книгу автора

появилась какая-то торжественность. Казачку велели заштопать локти и
панталоны; на кухне готовятся два лишние блюда; за стол подадут вино
сотерн и домашнюю наливку. Авдотья целый день перебегает из кладовых в
столовую. Николай Осипович надел что-то похожее на фрак, а Авдотья
Бонифантьевна - нечто сходное с чепчиком. Дочери в белых платьях - цвет
невинности и душевного спокойствия.
Шаркает Сережа, кланяется и хозяину и хозяйке и спрашивает у всех о
здоровье.
- А каковы у вас озими? - говорит старик.
- Слава богу, здоровы, - отвечает Сережа. - Очень благодарен.
- Прошу, батюшка, нас жаловать, - продолжает Николай Осипович. -
Покойный дедушка частехонько нас навещал - царствие ему небесное! Куда
какой проказник был! Бывало, только входит в двери и кричит мой родной:
"Ты, Осипыч, каналья, братец, скотина, настоящая скотина! Три дня у меня
уж не был; а у меня дворовые новый концерт выучили; жаль, что только без
кларнета: я кларнету лоб забрил. Ну-ка, ну-ка, сэови-ка, брат, своих девок
да заставь спеть что-нибудь". Куда какой шутник был покойник! Царствие ему
небесное. Сам станет бабам подтягивать, а коли в духе, так и плясать
начнет. Нет, уж этаких стариков теперь нет!..
- Милости просим садиться, - говорит Авдотья Бонифантьевна.
Начинается разговор вялый и глупый. Дочери шепчутся в углу; Сережа на
них поглядывает и говорит комплименты Авдотье Бонифантьевне, которая
скромно потупляет глаза.
Подают обед. Сережа сидит подле Олимпиады. Она то вздыхает, то
расспрашивает о "Фенелле". Сережа, обрадованный, что есть люди, которые не
видали ее пятьдесят раз сряду, объявляет, что, кроме "Фенеллы"
есть еще "Норма". "Норма", удивительная опера известного Беллини,
дается в Петербурге в последнем совершенстве.
- Вы музыкант? - тихо спрашивает Олимпиада; а Сережа отвечает казенною
фразой:
- Нет, я не музыкант, а очень люблю музыку.
Против него Авдотья беззаботно пользуется сытным обедом, а Поликсена
швыряет в нее украдкою хлебными шариками.
Кончился стол.
- Олимпиада, спой что-нибудь.
- Maman, я охрипши.
- Ничего, мой друг, мы люди нестрогие.
Сережа кланяется, подает стул, и Олимпиада просит свою маменьку самым
жалобным голосом "не шить ей красного сарафана".
- Charmante voix! [Очаровательный голос! (фр.)] Браво! - говорит
Сережа. - Прекрасная метода. Жаль, что не изволили слышать "Нормы".
Олимпиада вздыхает.
После музыки начались карты. Стали играть в ламуш по грошу, и всем было
очень весело. Сережа врал до невероятия. Барышни хохотали. Время летело. К
вечеру были обещаны новые романсы, стихи в альбом и конфекты от Рязанова.
Сережа уехал, а Николай Осипович и Авдотья Бонифантьевна долго между
собою толковали, гася восковые свечи и зажигая сальные; а сестры
перебранились между собой, и вся дворня собралась у буфетчика толковать о
новом госте и ожидаемых переворотах.
Один только казачок заснул весело и спокойно. Из всего им виденного