"Роман Солнцев. Улыбка за стеклом (рассказ)" - читать интересную книгу автора

Только зачем ее туда? Отдал бы в музей.

"Какой к черту музей?.. - подумал тут же про себя Самохин. - Музей заплатил
бы сотни две... а эти..."

- Как ты догадался? - спросил Бараев. - Что, так похожа? - Он посторонился
и зевнул со всхрапом, как старый лев. - Еще немного - и ты бы меня здесь не
застал... Переезжаю в мастерскую. Здание возвращают церкви. Только вот как
я перевезу это свое гениальное творение?

Самохин только сейчас к своей радости понял, что скульптор пьян. С пьяным
легче говорить. С понимающим видом он покивал.

В глубине мастерской до потолка возвышалась гора гипса - это был
великан-батыр, как бы предок нынешних хакасов, которого Бараев мечтал
поставить в степи, на перекрестке дорог. Но чтобы батыр непременно был
высотою метров восемьдесят. Есть же у нас саянский мрамор, почему бы не
вытесать? Только нужны деньги и много помощников... В свое время партийное
начальство обещало это, но времена переменились, гигантские проекты
скукожились... И остался великан, сидящий на полу, обняв ногами колени.
Великан, конечно, голый, каким и должен быть сказочный Батыр.

Правда, партия требовала у скульптора, чтобы он мужские причиндалы убрал
или хотя бы уменьшил. Но даже слегка уменьшенные они производили
грандиозное впечатление на посетителей мастерской, особенно на дам,
посмевших зайти под колени гипсовой фигуры.

Помнится, у Бараева там была и постель для особо дорогих гостей. И ходил
анекдот, как некий поэт из Москвы, оставшийся ночевать с провинциалкой в
этом темном грозном месте, так до утра и промаялся, не сумев прийти в
любвеобильное лоно, ибо размеры некоторых частей тела, висящие над головой,
совершенно подавили его впечатлительную поэтическую душу...

И помнилось, когда Самохин с Нелей остались у Бараева ночевать, скульптор
предложил им без улыбки на выбор эту постель и диван под осыпавшейся
фреской - сам он угрюмо шел домой. И хохочущий Самохин выбрал и в первую, и
во вторую ночь место именно под коленями гиганта. Зачем он это сделал?
Боялся, что перед пристальными глазами Нели затрепещет и ослабеет, но в
таком случае можно будет, пересказывая в который раз историю с поэтом,
намекнуть на то, что и у него самого душа ранима? Но слишком он ее любил,
чтобы отвлекаться на всякие посторонние картины. Только вот утром, в день
отлета Нели, когда она еще спала или притворялась, что спит, прижавшись
всем голым телом к Самохину, когда в древнем витраже разгорались красные и
синие обломки неба, а вдоль картонных отгородок шуршали мышки, а может, и
крысы, Самохин подумал про каменное мясо, нависшее над ним: "Да, были
великаны... а я - дерьмо под ними."

Самохин потоптался посреди мастерской.

- Может, выпьем по случаю переезда?