"Геннадий Солодников. Пристань в сосновом бору" - читать интересную книгу автора

В ночь, после дневной оттепели, крепко подморозило, и сосны стояли
сплошь расцвеченные белым, словно распустились диковинные махровые цветы.
Всю зелень, все до единой длинные иголки густо опушило кристаллами изморози.
Николаю Русину невольно вспомнились прочитанные вчера строчки из томика
Верхарна, распахнутая книга и сейчас еще лежала вверх корешком на тумбочке
рядом с изголовьем: "Вот иглы инея, прильнувшие к ветвям зеленых лиственниц
косматой бахромой. Огромное безмолвие снегов".
Русин стоял на заснеженном берегу, зачарованный тишиной раннего
мартовского утра и торжественной белизной соснового бора. После резвой
пробежки от жилого корпуса до берегового яра гулко колотилось сердце, было
жарко даже в легком спортивном костюме. Сейчас бы в самый раз сделать
привычную разминку до того состояния, когда тело становится почти невесомым,
но Николаю почему-то расхотелось. Здесь, на закрайке бора, возле заливчика,
затянутого шатким ледком, воздух был так неподвижен, что казалось: любое
движение, любой звук могут нарушить его зыбкое равновесие. И действительно,
когда на верхушке одной из сосен шумно завозилась и вскрикнула галка,
снежная пыль, посверкивая, медленно поплыла вертикально вниз, увлекая за
собой все новые и новые мельчайшие блестки. Они долго роились в недвижном
воздухе, и дерево стояло все пронизанное белой холодной пудрой.
Понизу стлался туман. Вблизи, вокруг себя, Русин его не замечал, но
стоящие поодаль невысокие строения и глухой дощатый забор еле-еле
проглядывали сквозь мутную пелену. Туман наползал с воды. Постепенно его
относило все дальше и дальше, и над верхушками сосен вдали кое-где уже робко
проглядывало голубое.
Несколько предыдущих дней Русин прожил в ожидании чего-то радостного,
готовый окунуться в самим собой придуманную сказку, исподволь настраивался
на нее, и потому сегодняшнее утро показалось ему предвестником желанных
свершений. Он вдруг заторопился назад, чтобы переодеться, взять лыжи и опять
отправиться в заснеженный бор, пока его сторожкую тишину не спугнули голоса
отдыхающих. Ему казалось, что чуть промешкай он, задержись - и пропустит
тогда что-то очень важное для себя, невозвратное.
Он шел широким раскатом, почти не глядя под ноги: старался не упустить
ничего из потаенной жизни безлюдного бора. С близких сосен плавно струился
неразличимый издали легкий иней. Тонкоперистые, почти прозрачные хлопья
летели так медленно, что казалось: они могут совсем зависнуть и неподвижно
парить в воздухе долгое время. По мере того как над бором поднималось пока
не видимое глазу солнце, воздушные токи усиливались, становились
порывистыми, их дыхание стало улавливаться уже внизу, у древесных стволов.
Чуть ощутимый порыв - и то там, то тут между деревьями распускаются шлейфы
дыма, плотного и струистого, словно кто-то распалил вдали большие костры. За
краем бора над водой разгулялся настоящий ветер. Он срывал остатки тумана,
мял, трепал их, наносил на лес, смешивал со снежным дымом - и впереди все
было в этой искрящейся под солнцем белой мути.
Одиночество и тишина, первозданный блеск утра настолько захватили
Николая, что он не слышал шороха снега под лыжами, не ощущал ни своих
усилий, ни сердцебиения. Будто он чуть-чуть оторвался от заледенелой земли,
парит беззвучно над нею и воздушная тяга плавно несет его в нужном
направлении, странным образом повинуясь невысказанной воле. Хорошо было
Русину, вольготно. Нет, он не испытывал звонкой радости, не ощущал наплыва
сиюминутного счастья, когда хочется не то петь, не то гукнуть от избытка